«Обольститель Улле Люк», — усмехнулся он про себя и неестественно вытаращил глаза, чтобы не заснуть.
Пиво, выпитое за сегодняшний вечер, начинало давать о себе знать.
— Скоро приедем? — спросил он, стиснув зубы.
— Да еще пару кварталов, — ответил шофер и тревожно обернулся. Очень ему не хотелось опять убирать — _ он только что вычистил машину.
— Со мной все в порядке, — успокоил его Люк, поняв причину беспокойства шофера. — Останови-ка здесь, я немного пройдусь, — добавил он, бросил несколько десяток на переднее сиденье и вывалился на тротуар. Ему было очень плохо.
«Иди прямо, иди прямо, иди прямо», — звенело у него в голове. Подъезд. Ключи. Так. Справился. Лестница.
— Черт!
Он споткнулся, но успел схватиться за перила.
Опять ключи. Скорее в квартиру. Голову над унитазом.
Одежду можно снять по дороге к постели. Джига? К черту джигу! Спать, скорей спать.
Он уснул, не донеся голову до подушки.
ИГРА
Около галереи Фэрдиер спокойствие.
Но так могло показаться лишь с первого взгляда. На самом деле на переднем сиденье полицейского автомобиля без опознавательных знаков сидели два человека и ждали.
Ждали Стига Эриксона.
На рассвете прошел дождь, и в воздухе по-прежнему висела серая пелена. Владельцы собак, раньше всех появляющиеся на улицах, уже выгуляли своих питомцев, бездумно загрязнивших водостоки. Двое мужчин в машине все это видели, потому что сидели здесь довольно давно. Они обсудили недостатки и достоинства содержания собак, поговорили о последних отборочных играх на чемпионат мира по футболу 1986 года и заключили пари, пойдет дождь или нет, когда появится Стиг'Эриксон.
Морган Бенгтсон, сидевший за рулем, утверждал, что дождь обязательно пойдет. Андерс Юнасон, сидевший рядом, полагал, что погода разгуляется.
— Он идет, — сказал Бенгтсон, не поворачивая головы. — По-моему, капает, а?
— Дурак. Ни капли не упало, — отозвался Юнасон.
Именно в этот момент пошел дождь. Позднее они согласились, что пари окончилось вничью.
Стиг Эриксон не спеша подходил к входу в галерею. На мгновенье остановился, проверил витрины, чуть склонив голову набок.
— Возьмем его, когда он войдет. Так будет спокойнее. Никто пе станет вопить о жестокости полиции, — сказал Бенгтсон. Он служил в полиции дольше, чем Юнасон.
Эриксон вытащил ключи, отпер дверь и вошел.
— О-о-п! — воскликнул Андерс Юнасон и спустил ноги на тротуар.
Морган Бенгтсон уже собирался последовать за ним, как вдруг услышал вызов по радио: «Машина 17 -34, 17-34! Прием!»
Бенгтсон, сделав знак Юнасону, чтобы тот подождал, взял микрофон.
— 17-34 слушает. Прием!
— 17-34, следуйте в участек. Прием!
— 17-34. Я правильно понял, что мы прекращаем операцию и следуем в участок? Прием!
— 17-34. Поняли правильно. Конец связи.
Бенгтсон повесил микрофон на место.
Юнасон залез в машину.
— О-о-п! Значит, мы зря торчали здесь четыре часа. Ну и дерьмовая работенка!
Машина рывком тронулась с места.
— Теперь уж изволь объяснить...
Леопард Бергстрем ворвался в кабинет Турена с намерением сделать из своего шефа отбивную. Но Турен был не один.
Рядом с ним сидел мужчина лет тридцати пяти, со светлыми грязными волосами, одетый в костюм, производивший впечатление, будто его никогда как следует не гладили. Гость жевал спичку, а лицо у него было того типа, которое всегда действовало Бергстрему на нервы. Кроме того, и это было самое неприятное, человек этот являлся статс-секретарем министерства юстиции.
— Входите, входите, ради бога, — сказал статс-секретарь. — Я уже ухожу. — Он встал. — Значит, договорились. Вы не предпринимаете ничего, предварительно не поставив нас в известность. До свидания! — Он поправил спичку, зажатую в зубах, провел рукой по волосам и, приветливо улыбаясь, прошел мимо Бергстрема.
Бергстрем покраснел от гнева. Турен устало взглянул на него.
— В чем дело, черт меня возьми? — воскликнул Бергстрем. — Мои ребята уже готовы взять Эриксона и вдруг получают отбой. У нас вроде есть и другие дела, кроме автомобильных прогулок по мирному городу. Изволь объяснить и учти: причина должна быть чертовски' веской.
Турен потер глаза. Он ужасно устал.
— Причина только что удалилась, — пробормотал он.
— Причина?
— Да. Сам статс-секретарь...
— Ты хочешь сказать, что вот этот улыбчивый зяблик из министерства юстиции приказал тебе не трогать Эриксона?
— Он сказал, что этого требуют соображения безопасности.
— Он сказал, что этого требуют соображения безопасности? — как эхо повторил Бергстрем, и Турен понял, насколько глупо это звучит.
— Да.
— Соображения безопасности... Свен, что происходит?
Бергстрем сел напротив Турена.
— Не знаю. Чего-то здесь я не понимаю. Что-то не так... Вот этим чую. — Он потер нос. Встал, задернул шторы и зашпилил их большой английской булавкой. Потом зажег настольную лампу и сел на место.
— Господин комиссар, кажется, хочет остаться один и подумать, — проговорил Бергстрем, направляясь к двери.
Свен Турен не слышал слов своего помощника. Он сидел, сгорбившись, и внимательно разглядывал 40-ваттную лампочку.
День только начинался.
Улле Люк страдал от похмелья.
Не от эдакого приятного похмелья с легкой головной болью и постепенно исчезающими признаками опьянения, а от жесточайшего похмелья, когда в душе появляется страх смерти. Уже несколько раз он проверял пульс. 120 ударов в минуту. Рубашка липла к телу, пол качался под ногами.
Люк проскользнул в одну из редакционных просмотровых, где на видеомагнитофоне можно было посмотреть старые телепередачи, и заказал материалы, связанные с Системой-84, в основном для того, чтобы все видели, что он работает.
Он шел в просмотровую, не останавливаясь, мимо Пе-ра-Оке Магнусона, занятого беседой с молодым журналистом.
Из просмотровой Люк позвонил Свенне Свенсону. Через десять минут тот появился, нагруженный двумя пакетами с баночным пивом.
— Если ты собираешься все это вылить в себя до обеда, лучше иди домой, — сказал он.
