– Но поесть то надо, – Роман попытался уговорить Волчонка. – Нам еще три часа ехать.
– Не хочу я есть.
– Послушай, Волчонок, зачем ты дуешься? Ты же прекрасно знаешь, что я ничего не могу сделать. Мужчинам детей не дают.
– А кому дают?
– Только семейным парам. Чтобы у тебя были и мама и папа.
– У меня уже никогда не будет ни мамы ни папы, – неожиданно зло ответил мальчик. – А ты бы мог просто быть моим Волком. Я ведь твой Волчонок. Я не смогу жить без тебя. Ты когда-нибудь жил в детдоме?
– Никогда.
– А я жил. Целый год.
– Целый год? А раньше? Где ты жил раньше? У тебя были родители?
– Да, – голос Волчонка стал совсем тихим. – Они умерли. Папа был летчик. Они с мамой ехали из гостей… А меня в детдом. – Дальше он не стал говорить. Плечи его затряслись, и Роман прижал его к себе. – Таким, как я, в детдоме еще хуже, чем тем, кто там с рождения…
– Почему? – эти слова удивили и поразили Романа.
– Потому что у меня были родители, а у них их никогда не было, потому что они брошенные и подкидыши. Вот они и мстят. Все время мстят… Я не хочу туда, Волк!
Столько было в его глазах боли, а в голосе отчаяния, что Роману смертельно захотелось бросить мальчика и убежать от него. Убежать, чтобы потом жить спокойно и не вспоминать эти глаза, которые молят его о спасении, которого он не может дать.
– Я буду к тебе приходить, – все, что он из себя выдавил.
Ваня отпрянул от него, словно получил удар.
– Не надо, – сказал он равнодушным голосом. – Я больше не буду звать тебя Волком.
Дальше они еще три часа тряслись на полуразвалившемся автобусе, на окнах которого даже не было занавесок, и они испеклись на солнце. Ваня не сказал ни слова. Он даже не глядел в сторону Романа. А тот удивлялся и думал про себя, что перед ним совсем не тот мальчик, которого он увидел в начале лета. Это был другой Ваня Никаншин. Повзрослевший и наделенный какой-то мудростью, что ли. В общем, это был уже не тот мальчик. Он даже немного вытянулся, потерял малышовую округлость, стал тоньше и выше. От всего этого он выглядел еще печальней и трагичней.
– Веди, – сказал Роман мальчику, когда они приехали на место.
Ваня молча пошел. Вожатый за ним. Скоро они пришли к приземистому двухэтажному, сложенному из серых кирпичей зданию. Это и был детский дом, в котором жил Ваня Никаншин.
Директор дома разорался, когда узнал в чем дело. Он кричал, что никто не имеет права исключать ребенка из лагеря, что есть договоренность и что-то еще в этом же роде. Однако пришлось ему принять от Романа документы, заполнить необходимые бумаги.
Все это время Ваня стоял с взрослыми рядом и молчал. Ни на кого из них он не смотрел. Роман посмотрел на него, потом на директора. Что-то в директоре ему не понравилось. Об этом говорило и лицо мальчика, и какая-то нервозность самого директора.
Эта нервозность была очень хорошо известна Роману. Точно так когда-то вел себя и его отчим, когда не мог дождаться, когда уйдет мать, чтобы устроить маленькому Роме хорошую трепку. Этот директор и похож был в общих чертах на отчима. Такой же маленький, лысый, с бегающими глазками. Держится за штаны, словно ему не терпится снять быстрее ремень.
– Где будет жить мальчик? – спросил Роман директора. – Остальные дети у вас ведь все в лагерях.
– Это тебя не касается! – Как и все директора детских учебных заведений, он был еще и грубияном. – Будет один, пока я не найду ему место в другом лагере. Столовая сейчас не работает, все в отпуске. Даже не знаю, кто его будет кормить.
– Если хотите, я могу подержать его у себя дома, – предложил Роман. – На время, пока вы будете искать замену.
Вожатый увидел, как глаза Волчонка наполнились надеждой. Но глазки директора заблестели от гнева.
– Добреньким хочешь быть, да? – зло спросил он у Романа. – Ты думаешь, один такой хороший? А мы все дерьмо, да?
– Я вас не понимаю, – Роман сжал кулаки.
– Я тебе все объясню. А ты что здесь делаешь? – директор увидел Ваню. – Ну-ка выйди и жди меня в коридоре!
Волчонок исчез за дверью.
Директор остался наедине с Романом. И тут он увидел, что молодой человек стоит, сжав кулаки, и лицо его пылает от гнева. Оценив ситуацию и окинув взором крепкую и высокую фигуру вожатого, он заулыбался.
– Этот Никаншин кого угодно выведет из себя, – словно извиняясь, сказал директор.
Роман не ответил. Молча забрал, все бумаги, и вышел. Он дрожал от бешенства и полного своего бессилия что-либо изменить. Вани в коридоре не было. Роман быстро пошел прочь. Когда он пришел на вокзал и уже садился в автобус, то краем глаза заметил шарахнувшуюся впереди него фигурку.
Это был Волчонок. Он удрал из детдома.
