Слышишь, Алёша?
— Будет всё в точности выполнено, ваша светлость А кого, позвольте спросить, послать до вас с указом и с переченью?
— Попроси у её величества слугу Ивана Балакирева и сам ему растолкуй, как и что. Дело требует осторожки и толкового посыльщика… мне верного наипаче… Он такой-то самый и есть.
— Слушаю, ваша светлость. А здесь что прикажете говорить насчёт вашей поездки, коли спрашивать кто станет? Ведь Ягужинский разблаговестит, что изволили брать меня на проводы.
— Правда, правда! Нужно даже, для отвода глаз, говорить то же, что я Самой поведал. Крепости да оборону граничной черты осматривать пустился, мол.
— Слушаю. А насчёт Павла Иваныча как прикажете держаться?
— Тебя нечего учить как… Знай одно, что я ему не верю, не верил и верить никогда не могу.
— Довольно тогда с меня. Я что узнаю — светлейшей княгине своевременно перескажу. А про здешнее ни про что не извольте сумнения иметь…
— Мы и то спокойны, на тебя полагался, как видишь, во всём.
Обнял его тут светлейший, после жены, у лестницы, сошёл вместе с Макаровым вниз, и оба покатили рядом по городу в ночном мраке.
Проводив светлейшего до Красного Села, Алексей Васильевич воротился домой, когда уже брезжил рассвет зимнего петербургского дня.
III
Борьба
Было одиннадцать часов утра. В приёмной её величества перед заботливым Балакиревым вырос, как мы знаем, не спавший эту ночь Алексей Васильевич Макаров.
— Ещё не было колокольчика?
— Нет ещё…
— А долго за полночь были гости?
— Да не очень, кажись. Когда Сапегу спровадили, не могу только верно сказать.
— Значит, до полудня не изволят проснуться? — про себя молвил Макаров и, присев на табурет, стал из сумки вынимать какие-то бумаги.
— Вот что, — молвил он в раздумье Ване. — Я у тебя оставлю вот эти две бумажки… Ты мне их ухорони так, чтобы никто не видал. Я их спрошу, как ужо приду. А теперь я пойду: нужно справиться, что будет с советом у нас. — И поспешно вышел по коридорчику, в сторону дворцовой канцелярии.
Через несколько минут вышла из опочивальни княжна Марья Фёдоровна Толстая, спрашивая:
— Кто был?
— Алексей Васильич. Да он потом пожалует.
— Если граф Толстой, или Ягужинский, или граф Матвеев, или барон Шафиров, или княгиня Аграфена Петровна Волконская толкнутся, — прямо отказывать, не докладывая. О прочих докладывать мне сперва, я в первой приёмной буду Бутурлина пропустить без опроса, прямо, а если князь Сапега, скажите, что больна её величество и здесь дамы одни. Никак не может принять государыня, а когда освободиться изволит от своего недуга — повестку пошлёт к его сиятельству на дом.
— А если Авдотья Ивановна приедет? — задал в свою очередь вопрос Балакирев.
— Скажите, что я тут, и пустите её ко мне.
— А Антон Мануилович Дивиер со срочным рапортом?
— Доложить.
— А об Алексее Васильевиче вы сами доложите?
— Да.
— А если княгиня светлейшая?
— Разве хотела?
— Слышал я вчера, как прощалась с нею государыня, то приглашала сегодня завтракать.
— Спасибо, что сказал. Я сейчас спрошу, как быть с нею. — И ушла в опочивальню.
Только она удалилась — звонок. Балакирев поспешил отворить и в коридорчике увидел герцога Голштинского с графом Толстым, Бассевичем и старшим Левенвольдом.
— Ваше высочество! — смело сказал Балакирев, став в дверях и не давая войти. — Её величество недомогать изволит… всю ночь метались и стонали и только с час назад изволили забыться сном. Сон перервать будет — врач говорит — вредно для августейшего здравия её императорского величества. А если сон будет хороший, может, болезненный припадок минует и совсем счастливо, не причинит ущерба дражайшему спокойствию всевысочайшей фамилии вашей…
— Да нам нужно бы повидать государыню, — начал граф Пётр Андреевич Толстой.
— Смею доложить вашему сиятельству, что, буде скоро проснуться изволит её величество, доложим ваши слова и ответ я немедленно передам Алексею Васильевичу. А теперь и двери отпертые не велено держать.
Сказал и запер за собою дверь, выйдя в коридор для продолжения беседы с компанией его высочества.
На лицах герцога и сопровождавших его изобразилась полная досада, соединённая с предчувствием неудачи.
Все, волнуемые, должно быть, одною мыслью, мгновенно переглянулись и опустили головы, разведя руками.
— Куда же нам теперь идти? — со вздохом спросил граф Пётр Андреевич Толстой Бассевича.
Тот промолчал, взглянув на своего герцога, сказавшего ему вполголоса, по-немецки:
— Просите господ к нам завтракать.
— Очень жаль, что с матушкой случилась такая неприятность, — медленно произнёс, ни к кому не обращаясь, обескураженный герцог по-немецки и прибавил, взяв за руку Балакирева: — Вы уведомьте меня, если последует облегчение. Я тотчас приду. Я буду вам очень признателен.
Произнося последние слова, его высочество пожал крепко руку верного слуги своей тёщи и удалился со своими спутниками, делая им, по-немецки, лестную оценку достоинств не пустившего их теперь Балакирева.
— Он очень добрый человек и рачительный… и преданный её величеству… — услышал Ваня издали, когда его высочество уже проходил по двору.
Войдя в переднюю и притворив дверь в коридор, Ваня увидел в дверях опочивальни государыню, подзывавшую его к себе.
— Очень умно придумал… куда с ними возиться! До того ли…
— Его высочество приказал мне прийти известить, когда будет лучше вашему величеству, поэтому нужно…
— К вечеру можешь сказать, что лучше.
— Я боюсь, чтобы его высочество не испугал цесаревну. Благоволите послать успокоить.
В это время показался в дверях Макаров, и, прежде чем стоявший к дверям задом Балакирев мог бы остановить его, кабинет-секретарь пошёл к опочивальне, видя её величество.
— Что нужно? — спросила государыня.
— Светлейший, уезжая, приказал представить к утверждению вашего величества указ о раздаче остаточных дворов и свободных гаков тем, кто будет заслуживать верною службою и преданностью…
— Только это?
— Да ещё насчёт собрания…
— Я, сказали уже, больна, поэтому собрание отложить… До выздоровления… Ты сам должен говорить, что не мог меня видеть и я тебя послала к Лизе, чтобы она подписала, а вы меня не беспокойте… Да чтобы Лиза съездила к сестре Аннушке и сказала бы ей, что опасного ничего, только бы меня не тревожили сегодня, никто. — И её величество скрылась.
