Макаров поспешил на половину цесаревны Елизаветы Петровны с проектом указа.
Когда он вошёл, великая княжна была не совсем одета и сидела в шлафроке за столом, на котором Авдотья Ивановна Чернышёва раскладывала карты.
Макаров раскланялся и, подавая указ её высочеству, скороговоркою произнёс:
— Её величество просит подписать, и вашему бы высочеству съездить к сестрице и сообщить: чтобы не изволили сегодня беспокоиться ездить к государыне. Лёгкое нездоровье её величества пройдёт сном, а если не дать заснуть — недуг может усилиться.
— Что же такое с мамашей?
— Ночью не изволили почивать и теперь только успокоились.
Авдотья Ивановна уставила глаза на Макарова, но тот сделал ей знак, должно быть условленный, потому что она поняла и шепнула что-то на ухо цесаревне, прибавив:
— Я, если угодно вашему высочеству, могу сходить, тихонько, а вы такая хохотуша, что на вас положиться нельзя, чтобы вы не расхохотались и не разбудили мамашу…
— Если мамаша только заснула, зачем же будить? — серьёзно возразила цесаревна. — О чём указ, Алексей Васильевич?
— О раздаче усердным слугам её величества, государыни родительницы вашей, вотчин и гаков — в поощрение…
— Поощрять — дело доброе, но кого? — принимаясь за перо, как бы про себя говорила цесаревна.
— Да вот хоть бы за усердие наградить угодно было её величеству, к примеру сказать, Авдотью Ивановну. Её величество теперь, по представлению светлейшего князя, уполномочивает Сенат свободные дворы давать без проволочек.
— Да правда ли, что меня имеет в предмете светлейший?! За что бы это? — переспросила со смехом Авдотья Ивановна Макарова.
— Истинно так, ваше превосходительство, я буду иметь честь представить вам лично отписку на дворы, да и гаков несколько, — ответил Макаров, пока цесаревна пробегала указ.
Дочитав до конца и видя подпись светлейшего князя при приложенном представлении, цесаревна ещё раз обратилась к Макарову с вопросом:
— Отчего же не сам светлейший даёт нам указ, а вы?
— Его светлость уехал осматривать крепости по черте граничной и не скоро будет сюда.
— Когда же? — в один голос спросили Макарова цесаревна и генеральша Чернышёва.
— Ночью, на сегодняшний день, — с поклоном ответил кабинет-секретарь, — а мне поручил представить её величеству. Повеление же её величества я имел уже счастие сообщить вашему высочеству.
— Слышала… подписать и мамашу не беспокоить, а ехать к сестре. Изволь… я подписала.
Чернышёва прочитала бумагу, придерживая конец листа, пока подписывала цесаревна. Держа в руке представление Меньшикова, дочитав, она встала с места и, подойдя к Макарову, передала ему, шепнув на ухо:
— Смотри же, занеси перечень. Я сама хочу видеть, сколько назначится.
— Сколько велишь — при тебе и проставлю… только мне не перечь ни в чём…
Авдотья Ивановна ударила по плечу Макарова и сказала вслух, обращаясь к цесаревне:
— Слышите, ваше высочество, мне взятку обещает дать за исходатайствование ему прежней милости государыни.
— А ты, Авдотья Ивановна, за эту услугу заломи с него побольше.
— Я и то, ваше высочество, думала сама, да человек хорош… готов всякому услужить…
— Только не мне… Что я его ни просила — всегда увёртки.
— Никак нет, ваше высочество… я, по искреннейшей рабской преданности, все приказания вашего высочества старался почтительнейше выполнять и содержать в памяти с полною готовностью.
— Да-да, знаем мы твои краснобайства, Алексей Васильич! А сам всё мне пики ставишь… Не за то ли уж, что я норовлю занять твоё место при мамаше? Знаешь, Авдотья Ивановна, я ведь уж себе и указ выходила: чтобы меня за истинного секретаря её величества принимать и почитать и всему написанному мною верить не сумняся.
— Я и сам первый добиваюся подписи вашего высочества, как все теперя видеть могут, — сострил, смеясь, Макаров, и развернул указ с подписью рукою цесаревны: «Екатерина».
— Вишь он какой мошенник… подводит меня! — засмеялась шутница великая княжна, нахмурив бровки. При том, принимая повелительный вид, прибавила: — Господин секретарь, получив наш указ, имеет немедленно уйти распорядиться публикованием оного, а нас не задерживать: выполнять августейшую волю его и нашей государыни-повелительницы…
Макаров, подлаживаясь под тон приказа, стал церемониально отвешивать поклоны и пятиться задом к дверям. Отдав последний поклон у двери, он очень ловко скрылся за нею.
— Поедем же и мы, Авдотья Ивановна, к сестре.
— Лучше пешком пройдёмтесь, ваше высочество, и вы соизвольте посетить мою избу. У меня есть свежее киевское варенье… только что привезли…
— На пробу варенья мы соизволяем, — шутя ответила Елизавета Петровна, входя в уборную, чтобы одеться для выхода.
— А я схожу на ту половину, — в свою очередь вставая, молвила Авдотья Ивановна и вышла в коридор, понимая, что Макаров, наверное, ждёт её где-нибудь. Вопрос о дворах и гаках в это время получил для неё особенный интерес. Она не ошиблась в расчёте: Макаров действительно стоял в коридоре.
— Когда же ты будешь дома, чтобы мне приехать и побеседовать с тобой без свидетелей? — увидя вышедшую, спросил Алексей Васильевич.
— Сегодня, завтра, послезавтра… только вечером, попозднее, чтобы никому не попался навстречу.
— Позднее к тебе не пустят.
— Я накажу, чтобы тебя пустили… ведь не олухи же у меня — знают, кто такой Алексей Васильич.
— Только не надувай, и чтобы никак мне не встречаться с Ягужинским, который и тебе самой, право слово говорю, теперь своими посещениями может только вредить. У светлейшего он на самом скверном счету. Да и в компанию к бывшим друзьям его не принимают.
— Всё знаю… да нельзя же мне его прогнать прямо…
— Скажи, чтобы говорили: дома нет.
— Наказано.
— Ну, стало быть, и не попадёт.
— Мало того. Я так занавешиваю окошки, что света снаружи никак не видно. А с тобой хочу о многом перетолковать.
— Хорошо, хорошо… Перетолкуемся и сойдёмся вплотную. Я не люблю ничего делать вполовину.
— Увидим.
— Только сэку побольше. Грешный человек, привязался я к этому заморскому питью. А все покойный государь… приучил…
— Полно, правда ли?
— Такая же правда, как и тебя.
Авдотья Ивановна зажала ему рот рукой и, ударив по плечу, сказала:
— До свиданья, жду с перечнем.
— Только чтобы ни в чём поперечки и отказу не было.
Чернышёва ещё раз ударила Макарова по плечу, и каждый разошёлся в свою сторону.
Воротясь в комнату, она нашла уже цесаревну Елизавету Петровну совсем одетою, и та, в накидке, стоя перед зеркалом, охорашивалась.
Увидя вошедшую и что-то про себя бормотавшую Авдотью Ивановну, цесаревна сказала ей:
— Могу побиться об заклад, что ты потерпела неудачу? Да и ништо! Подбила меня одеваться, а сама ушла.
