продавленном кресле и не отрывая глаз от дрожащего экрана телевизора, сидел брат Каролины Джоди.
На нем был темно-синий свитер с высоким горлом, поношенные замшевые ботинки и почему-то старая яхтенная кепка, которая явно была ему очень велика. Когда она вошла, он поднял глаза, но тут же вновь уставился в экран. Он не желал пропустить ни единого кадра, ни одной секунды событий. Каролина тихонько подошла к нему и уселась рядом. Спустя некоторое время она спросила:
— Кто эта девушка?
— О, она глупая. Она все время целуется. Одна из этих.
— Так почему же ты это не выключишь?
Он подумал, решил, что, может быть, это неплохая мысль, и вылез из кресла, чтобы выключить телевизор. Телевизор погас с коротким присвистом, и Джоди остановился на коврике у камина, глядя на Каролину.
Ему было одиннадцать. Хороший возраст: уже не малый ребенок, но еще и не вытянувшийся худенький подросток, вечно раздраженный и страдающий из-за прыщей. Он был так похож на Каролину, что незнакомые люди, видевшие их в первый раз, сразу понимали, что это брат и сестра. Но Каролина светлая, а у Джоди такие яркие рыжие волосы, что они даже отливали красным, и если у нее лишь небольшая россыпь веснушек вокруг носа, то у него они разбросаны везде, словно конфетти — на спине, на плечах и на руках. Глаза у него серые, а когда он улыбается — медленно и обезоруживающе, — видны новые зубы, великоватые для его лица и чуть-чуть кривоватые, как будто они расталкивали друг друга, чтобы пролезть.
— А где Кэти? — спросила Каролина.
— Наверху, в кухне.
— Ты поужинал?
— Да.
— Ты поел то же, что подадут нам?
— Я поел немного супа, но всего остального мне не хотелось, поэтому Кэти пожарила мне яичницу с беконом.
— Я бы с удовольствием съела ее с тобой вместе. А ты видел Шона и Хью?
— Да, я поднимался наверх, — он скорчил рожицу, — тебе не повезло: Холдейны приедут.
Они обменялись заговорщической улыбкой. Их отношение к Холдейнам было схожим.
— Где ты взял эту кепку? — спросила Каролина.
Он забыл про нее. Теперь он стянул ее с головы и немножко смутился.
— Я просто нашел ее. В старом ящике с одеждой в детской.
— Она папина.
— Да, я так и подумал.
Каролина нагнулась и взяла ее у него из рук. Кепка была грязной и мятой, с пятнами соли, значок у нее уже наполовину оторвался.
— Он надевал ее, когда отправлялся в море, и говорил, что, когда он как следует одет, это придает ему уверенности и если кто-то начнет его ругать за то, что он сделал что-то неправильно, он просто станет ругаться в ответ.
Джоди ухмыльнулся.
— Ты помнишь, как он что-то такое говорил?
— Немного, — ответил он. — Я помню, как он читал «Рикки-Тикки-Тави».
— Ты был совсем маленьким. Тебе было всего шесть лет, и все-таки ты помнишь.
Он снова улыбнулся. Каролина встала и нацепила кепку ему на голову. Козырек закрыл его лицо, и ей пришлось наклониться, чтобы его поцеловать.
— Спокойной ночи, — пожелала она.
— Спокойной ночи, — ответил Джоди, не шевельнувшись.
Ей не хотелось от него уходить. У подножия лестницы она обернулась. Он внимательно смотрел на нее из-под козырька своей смешной кепки, и в его глазах было что-то такое, что заставило ее спросить:
— Что-нибудь случилось?
— Ничего.
— Тогда до завтра.
— Да, — ответил Джоди. — Конечно. Спокойной ночи.
Дверь гостиной наверху была закрыта, и из-за нее доносился шум голосов. Кэти надевала на плечики темную шубу и вешала ее в стенной шкаф у парадной двери. На ней были бордовое платье и цветной передник — уступка званому ужину. Когда неожиданно появилась Каролина, она воскликнула:
— О, вы меня маленько напугали!
— Кто приехал?
— Мистер и миссис Олдейн, — она тряхнула головой. — Они тут уже. Вы лучше идите, а то вы припозднились.
— Я заходила к Джоди.
Каролина не спешила присоединиться к вечеринке и остановилась поговорить с Кэти, опершись на перила. Она представила себе, как было бы здорово сейчас подняться обратно к себе наверх, забраться в постель и подождать, пока принесут вареное яичко.
— Он все еще смотрит про этих индейцев?
— Вроде нет. Он сказал, что там слишком много целуются.
Кэти скривила лицо.
— Лучше уж смотреть на поцелуи, чем на всю эту жестокость, вот что я скажу, — она закрыла стенной шкаф. — Лучше бы призадумались, к чему все это, чем выходить из дому и дубасить пожилых женщин их же зонтиками.
С этими словами она направилась обратно в кухню. Каролина осталась одна, и у нее больше не было причин задерживаться. Поэтому она пересекла холл, изобразила на лице улыбку и отворила дверь в гостиную. (Еще одно умение, приобретенное в театральном училище, это умение входить.) Шум голосов смолк, и кто-то произнес:
— А вот и Каролина.
Вечерняя гостиная Дианы, освещенная для званого ужина, была эффектна, словно театральная сцена. Три высоких окна, выходивших на тихую площадь, были завешены бледно-оливковыми бархатными шторами. На полу лежал бежевый ковер и стояли огромные мягкие диваны в бежевых и розовых тонах. Со старинными полотнами на стенах прекрасно сочетались горки из орехового дерева, мебель в стиле чиппендейл и современный итальянский кофейный столик из стекла и стали. Повсюду стояли цветы и воздух был напоен множеством дорогих и тонких ароматов: в их числе гиацинты, духи «Мадам Роша» и гаванские сигары Шона.
Они стояли так, как она и представляла: группами вокруг камина, с бокалами в руках. Но не успела она прикрыть за собой дверь, как от одной из групп отделился Хью. Он поставил свой стакан и пошел ей навстречу.
— Дорогая, — он взял ее за плечи и наклонился, чтобы поцеловать. Затем взглянул на свои тончайшие золотые часы, продемонстрировав при этом белоснежную крахмальную манжету с золотой запонкой. — Ты опоздала.
— Но ведь Ландстромы еще не приехали.
— А где ты была?
— У Джоди.
— В таком случае ты прощена.
Он был высоким, гораздо выше Каролины, стройным и смуглым. Он уже начал лысеть и потому выглядел немного старше своих тридцати трех лет. На нем был синий вечерний смокинг и сорочка, с тонкими кружевными полосками, а в его темно-карих глазах под густыми бровями читались оттенки веселья, восхищения и некоторой гордости.
Каролина заметила эту гордость и успокоилась. С Хью Рашли нужно было поддерживать
