экстерриториальности, создавалась чрезвычайно прочная защита против нежелательных инцидентов и был фактически устранен нежелательный контакт с немецкими гражданами.
Пункт 6 должен рассматриваться как предупредительная мера против немцев. При выходе путешественников в Заснице они были так же внимательно пересчитаны, как в Готтмадингене число их оставалось равным 32. Только в Стокгольме партия уменьшилась, так как Радек остался здесь для того, чтобы вместе с нашим тов. Воровским и тов. Ганецким взять на себя обязанности заграничного представительства русской большевистской партии.
Кроме вопроса о том, что мы подразумеваем под выражением «легальные лица», все выставленные условия не вызвали возражений, и на них было дано молчаливое согласие.
Господин Ромберг указал только на то, что в дипломатическом мире не принято, чтобы частные лица диктовали правительству какого?нибудь государства условия переезда через его страну. Он заметил, что подобная позиция уезжающих может затормозить разрешение на поездку.
Я возразил, что уезжающие находятся в совершенно исключительном положении и что я имею поручение сообщить господину Ромбергу, что эмигранты лишены будут возможности предпринять путешествие, если будет внесено какое?либо изменение или будет аннулирован какой?либо из пунктов. Господин Ромберг обещал телеграфировать в Берлин в благоприятном тоне. Через два дня последовало безоговорочное согласие. Хотя теперь первый пункт соглашения и узаконивал участие Радека в поездке, но впоследствии было найдено более целесообразным посоветовать Радеку сесть в наш вагон только в Шафгаузене.
Сообщая о решении Берлина, господин Ромберг известил меня о том, что в Штутгарте к нам в поезд сядет господин Янсон, представитель Генеральной комиссии немецких профессиональных союзов. Согласно данным мне полномочиям я заявил, что присутствие его в нашем вагоне несовместимо со 2–м пунктом соглашения. Господин Ромберг предложил мне не делать принципиального вопроса из этого, так как это повлечет за собой новый запрос в Берлин и придется отменить уже отданные железнодорожному управлению распоряжения. Я смолчал. Для сведения моего мне было сообщено, что максимально могут ехать 60 человек и что в Готтмадингене стоят готовыми два пассажирских вагона II класса. Я просил изменить распоряжение, ссылаясь на то, что имеющиеся для поездки денежные средства диктуют необходимость пользоваться вагонами III класса.
К концу аудиенции господин Ромберг спросил меня, как я представляю себе начало мирных переговоров. На меня этот вопрос произвел тягостное впечатление, и я ответил, что мой мандат уполномочивает меня исключительно на регулирование чисто технических вопросов и что я на его запрос не могу дать никакого
Засниц, германский порт, — посадка в Швецию: Готтмадинген — швейцарская, пограничная с Германией, станция. Ф. П.
ответа. Господин Ромберг заметил, что в этом отношении господин Гримм держится совершенно определенных взглядов. Я промолчал и раскланялся. О каждом своем разговоре я всегда давал подробный отчет.
Накануне своего отъезда я послал доктору Клёти следующее письмо:
«Цюрих, 8 апреля 1917 г.
Господину доктору Э. Клёти, председателю швейцарской социал–демократической партии.
Уважаемый товарищ Клёти! Благодарю Вас за предоставленный мне 3–недельный отпуск и выражаю свою радость, что Вы поняли, по каким мотивам я решился предпринять поездку в Россию. Довожу до Вашего сведения, что поездка совершается в условиях, исключающих всякую возможность скомпрометирования лиц, участвующих в ней. Сам я решился взять на себя эту миссию потому, что имена Ленина, Зиновьева и других служили для меня достаточной гарантией того, что поездка эта имеет огромное политическое значение. Ленин в течение десятилетий является деятельным членом русской партии, в течение ряда лет он — признанный вождь большевиков, и мое доверие к нему настолько велико, что я взял бы на себя эту миссию, даже если бы это вызвало недоверие ко мне.
Я совершенно отстранил от этого дела швейцарскую партию и рассматриваю взятую на себя миссию как свое частное дело. О моих переговорах в немецком посольстве каждый раз мною делался доклад русскому комитету.
Телеграммой от 6 апреля, 1 час 35 мин, министр Ромберг сообщил мне следующее:
«Дело улажено в желательном смысле. Отъезд из Готтмадингена, по всей вероятности, состоится в субботу вечером. Прошу завтра, в пятницу, в 9 часов утра телефонировать. Ромберг».
Из дальнейших переговоров я узнал, что были поставлены следующие условия переезда: 1) максимальное число уезжающих не должно превышать 60 человек; 2) два пассажирских вагона второго класса будут стоять наготове в Готтмадингене. Относительно этого пункта я возразил, что мы предпочли бы вагоны третьего класса, так как наших денег хватит только на покупку билетов третьего класса.
Нижеследующее сообщаю конфиденциально: господин Ромберг сообщил мне, что господин Янсон, представитель Генеральной комиссии немецких профессиональных союзов, будет сопровождать уезжающих эмигрантов; в ответ на это я разъяснил министру Ромбергу, что никто из едущих не может вступать ни с кем ни в какие переговоры и что я сам ограничиваюсь исключительно сношениями с техническим персоналом. Конечно, пребыванию Янсона в нашем поезде мы не можем помешать. Господин Ромберг сообщил мне в дальнейшем, что член правительства Гофман сделал распоряжение пограничным властям не чинить нам никаких препятствий. По поводу контроля имен господин Ромберг категорически заявил, что немецкое правительство не имеет в виду получить сведения относительно выезжающих, — эти сведения все равно не будут ему сообщены. Атташе посольства Шюллер передаст партию в Готтмадингене офицеру, который примет ее для дальнейшего следования. Затем он меня заверил, что на границе при посадке и высадке пассажиров не будет происходить никакого контроля документов, багаж без проверки будет запломбирован и будет обеспечена надежная перевозка.
Эти факты могут служить Вам материалом на тот случай, если попытаются втянуть швейцарскую партию в это дело.
К разглашениям касательно члена правительства господина Гофмана я не имею никакого отношения. Они произошли до того, как я занялся этим делом.
Благодарю Вас еще раз за Ваше доброе расположение. С лучшими пожеланиями
Фриц Платтен, секретарь». День отъезда был назначен немецкими властями на 9. апреля (нового стиля).
Началась лихорадочная работа. 7 апреля были посланы телеграммы Абрамовичу в Шо?де–Фон, различным эмигрантским секциям в Цюрихе, Лозанне, Женеве и т. д. с предложением всем отъезжающим прибыть в Цюрих ночными и утренними поездами 9 апреля.
Со своей стороны я должен был сделать последнее распоряжение Цюрихскому потребительскому кооперативу относительно заказа съестных припасов. В виде чрезвычайной льготы нам было разрешено взять с собой продуктов на десять дней. Денег — в которых мы, как о том клеветали враги, утопали — мы совершенно не имели. В последнюю минуту мы не сумели бы выкупить съестные припасы, если бы правление швейцарской партии не открыло нам кредита на 3000 франков под поручительство Ланга и Платтена.
К 11 часам утра 9 апреля все необходимые приготовления были закончены, и цюрихское вокзальное управление было предупреждено о нашем отъезде.
Все уезжающие собрались в ресторане «Церингергоф» за общим скромным обедом. Из?за беспрестанной беготни взад и вперед и беспрерывной информации, делаемой Лениным и Зиновьевым, собрание производило впечатление растревоженного муравейника.
Согласно условиям ни образ мыслей, ни партийная принадлежность не могли служить поводом для исключения кандидатов из списка желающих ехать. Страстные споры вызвали, однако, просьбы одного врача — Оскара Блюма (автора книги «Выдающиеся личности русской революции») участвовать в поездке. Его подозревали в том, что он состоял на службе в царской охранке.
Ленин и Зиновьев дали ему понять, что будет лучше, если он откажется от поездки. Хотя в тот момент и не было неопровержимых доказательств и нельзя было, следовательно, с полной уверенностью утверждать, что он шпион, однако налицо был факт, что все партийные комитеты в отношении его принимали меры предосторожности. Его желание — опросить всех едущих — было удовлетворено. 14
