говорил, как о панацее от всех недугов. Поначалу я принял его за одного из тех темнокожих туземцев из Гвианы, которых Рэли привез в Англию, и которые поселились неподалеку от Тауэра, чтобы находиться неподалеку от своего белого божества. Однако потом я расслышал в его голосе акцент обитателя «Эльзаса» и сообразил, что темный цвет кожи вполне можно приобрести с помощью краски из грецкого ореха. Поэтому я отказался и от этого предложения.
Затем, пересекая Лондонский мост, я остановился, чтобы сосчитать отрубленные головы, водруженные на копья посередине. Это были головы так называемых изменников. Я насчитал тридцать две!
Многие из них находились здесь так давно, что в них и человеческого уже ничего не осталось. Достойно удивления было и то обстоятельство, что жители Лондона, взад и вперед сновавшие по мосту, обращали внимания на эти жуткие предметы не больше, чем на чаек на крышах домов.
Потом я миновал харчевни на Тули-стрит и двинулся дальше, с любопытством разглядывая во множестве расположенные здесь публичные дома. Я остановился перед театром «Глобус» и прочитал объявление у входа. В нем говорилось, что на следующий день актеры театра сыграют «Вольноне, последнюю пьесу Б. Джонсона». Я подошел к яме, в которой содержались медведи. Вонь там стояла нестерпимая. Тем не менее совсем рядом было расположено несколько домов, и я слышал, что их хозяева за приличные деньги пускают туда любопытных, и те из верхних окон глядят на зверей. Возвращаясь назад по Лондонскому мосту, я поднял голову и на выставленных копьях насчитал уже тридцать три головы. Ошибся ли я в прошлый раз или за время моей прогулки число наглядных свидетельств королевского милосердия увеличилось еще на одно, я не знаю. Во всяком случае одну голову по дороге туда я как будто не видел. Это была голова молодого человека с длинными золотистыми кудрями. Ветер слегка шевелил их. Я с содроганием подумал о том, что если нашему человеколюбивому монарху повезет, здесь может появиться еще одна голова — моего друга Джона Уорда. Поистине Иаков Великий, Благочестивый и Милосердный.
Из многих достопримечательностей, которые мне всегда хотелось увидеть в Лондоне оставалась одна. Но именно она представляла для меня наибольший интерес. Уже порядком утомленный, я направился к центру города, где у самого Уэст Чипа пересекались Бред-стрит и Блаублэддер-стрит. Здесь находилось высокое здание таверны, которая по своему внешнему виду ничем не отличалась от сотен других подобных заведений огромной столицы. Прохожие как ни в чем не бывало спешили мимо, я же остановился и с душевным трепетом принялся разглядывать вполне обычный фасад. Это была таверна Русалки — средоточие и центр духовной жизни Англии!
Я не хотел входить внутрь. В лучшем случае я увижу несколько компаний хорошо одетых людей, но вряд ли я встречу там тех великих, которые ассоциировались в моем сознании с этим местом. Гораздо приятнее было стоять здесь и воображать, что внутри собрались корифеи: Уилл Шекспир и Бен Джонсон; Флетчер с могучим лбом мыслителя и Чэпмэн с круглой веселой бородкой; Деккер и Дрейтон, [32] актер Уилл Слай, и даже те смельчаки, которые бороздили моря вместе с Рэли и впервые попали сюда как члены его клуба на Брэд-стрит. Я представлял себе как остроумны, возвышены и интересны будут их беседы. Здесь не услышишь сплетен о пороховых заговорах, дворцовых интригах, досужих разговоров о последних королевских фаворитах. Тут могут вестись беседы лишь о вечных нетленных истинах, о мире литературы, куда более прекрасном и утонченном, чем реальный мир, о будущем и о роли, которую Англии суждено играть в нем.
Да, поистине именно тут было подлинное сердце Англии. Никто, размышлял я, не может находиться здесь, где зародилось столько великих замыслов и смириться с мыслью о конце морской славы нашей страны. До сих пор Лондон, надо сказать, лишь разочаровывал меня. Трущобы имели более зловещий вид, чем я предполагал, Тауэр вовсе не был таким большим и впечатляющим. Восхищение Лондонским мостом померкло при виде длинного ряда копий с насаженными на них головами, незрячие глаза которых были обращены в сторону широкой реки. Однако лицезрение таверны Русалки вознаградило меня за все. Такой храм духа мог находиться лишь в великом городе. Настроение у меня вновь поднялось, и с чувством выполненного долга я зашагал дальше.
К этому времени уже стемнело. Я не был вполне уверен, что смогу найти дорогу назад к своему постоялому двору и размышлял, как мне поступить. Как раз в это время ко мне приблизился нищий, заунывно повторявший слова: «Милостыню, добрые люди, подайте милостыню несчастному». Проходя мимо, он на секунду поднял свои опущенные долу глаза, метнул на меня быстрый взгляд и отчетливо прошептал.
— Если ты Роджер Близ, иди к следующему повороту налево. Мне нужно тебе кое-что сказать.
Я был слишком удивлен, чтобы повиноваться сразу. Прежде чем я пришел в себя, нищий уже прошел мимо, загребая пыль своими слабыми ногами. Я нерешительно постоял несколько мгновений, а затем повинуясь нетерпеливому взгляду, который он бросил на меня из-за плеча, направился к указанному перекрестку. Он уже ждал меня там.
— Поверни налево и иди вперед не торопясь, — приказал он. — Смотри, веди себя спокойно, будто прогуливаешься.
Я сделал так как он мне велел и свернул в самый темный и, должно быть, самый узкий переулок во всем Лондоне. Нельзя сказать, что при этом я не испытывал колебаний, но ведь этот человек знал меня по имени и явно должен был мне передать нечто важное. В переулке никого не было видно, тем не менее по обеим сторонам я отчетливо слышал какие-то шорохи. Все это не могло не действовать мне на нервы, и я уже собирался повернуть назад, когда в темноте услышал чей-то шепот.
— Ты что, красавчик, хочешь, чтобы тебя схватили люди короля? Иди вперед и не оборачивайся.
Я двинулся дальше. За что же людям короля хватать меня? Правда, я путешествовал вместе с Джоном Уордом и провел ночь у Справедливого Хозяина «Эльзаса». Может быть, все это делало меня нарушителем закона? Я размышлял об этом, когда неожиданно за спиной услышал чьи-то шаги. Кто-то сзади с такой силой завел мне руки назад, будто они попали в стальной капкан. В ту же секунду чья-то рука рывком отогнула мою голову назад, и в рот мне так ловко засунули кляп, что я не успел издать ни звука.
— Ну-ка пошли, мастер Близ, — произнес голос, который я уже где-то слышал. Делайте как вам велят, останетесь целым и невредимым.
9
На следующее утро я проснулся в мягкой постели. Через роскошные занавеси проникал неяркий свет. Челюсть у меня изрядно болела, и, слегка массируя ее большим пальцем, я стал припоминать события минувшей ночи.
Я вспомнил как меня то несли, то тащили примерно несколько сот ярдов. Время от времени мои похитители останавливались, и судя по тому как судорожно их руки стискивали меня, я чувствовал, что они сильно нервничают. Один раз я услыхал, как мимо нас быстрым шагом прошла группа людей. Как мне показалось, я различил скрип цепи фонаря ночной стражи. Наконец мы вошли в какой-то дом. Меня заставили подняться по довольно высокой лестнице, а потом втолкнули в эту комнату. Изо рта у меня вынули кляп, шепотом предупредив о необходимости молчать. Я так устал, что заснул почти сразу же.
Открыв глаза, я уселся на постели и огляделся. Было ясно, что я нахожусь в спальне знатной дамы. Комната была огромных размеров и ни в Эпплби Корт, ни в Теобальдсе я не видел такой роскошной обстановки. Я спустил ноги вниз и ощутил мягкий ворс ковра. В воздухе витал легкий аромат духов. Я подошел к одному из окон, слегка отодвинул занавесь и увидел глухую кирпичную стену, увитую плющом.
Я не осмеливался дотронуться ни до одной вещи. Комната была отделана с большим вкусом. В ней царили мягкие приглушенные тона. Мое внимание привлек туалетный столик с высоким зеркалом, оправленным в золото и множеством самых различных флакончиков и прочих вещиц, о предназначении которых я мог лишь догадываться. Рядом с сундучком из красной кожи, служившим очевидно для хранения флаконов с духами и притираниями был небрежно брошен круглый футлярчик с золотой цепью. В таких футлярчиках носили ароматический шарик, служивший средством против заразы. Создавалось впечатление, что хозяйка этой комнаты покинула ее в большой спешке.
Дверь, около которой находился туалетный столик, была приотворена, и я заглянул в небольшую соседнюю комнату. Пол в ней был выложен мраморными плитами. В ней не было ничего, кроме тоже мраморной ванны, своей формой напоминавшей цветок тюльпана с поникшими лепестками. Четыре ножки в виде драконьих лап с когтями, на которых стояла ванна, были привинчены к полу. Я прикрыл дверь. Чувство, будто я без спросу влез в чужое жилище, усилилось.
