В тот день Сом — чтоб ему ни дна ни покрышки — сунул меня в самый противный наряд. Я его называю спринтерским и терпеть не могу. То ли дело в карауле: отстоял два часа, потом четыре бодрствуешь, а остальное время и вовсе ухо давишь! Даже на кухне ишачить лучше. Картошку чистить или кастрюли драить в коллективе не очень обременительно. А вот посыльным по штабу — беда: носишься целый день как угорелый, ни минуты покоя. Того вызови, этого разыщи, а еще отвратительней — подай, принеси, будто лакей. И все время на глазах начальства, при всем желании не посачкуешь.
Но именно этот день принес мне неожиданную радость. Да не одну, а целых две. Первая случилась в обеденный перерыв. Офицеры разбежались кто куда, писарчуки ринулись в столовую, и в штабе на какое-то время наступила блаженная тишина, когда можно спокойно посидеть, вытянув гудящие ноги.
— Погодка-то сегодня какая! — блаженно жмурясь, сказал помощник дежурного, широко распахивая окно. — Ты бы пошел, Иванцов, на солнышке погреться, пока спокойно.
Славный это был лейтенант из разведроты. Он тепло относился к солдатам, за что ребята считали его своим в доску. Есть в полку несколько офицеров, в которых подчиненные души не чают. Увы, их жалкое меньшинство. Нам бы такого взводного. Впрочем, Наливайко, в общем, ничего. Правда, шибко педантичный, въедливый и крикливый, но быстро отходит и зла не держит. Он сильно изменился после памятного рейса в ущелье, когда мы вместе заглянули «костлявой» в глаза…
На улице было замечательно. Легкий ветерок нес с реки прохладу и приятно гладил кожу, но полностью отдаться отдыху не удавалось. В башку лезли не очень радостные мысли. Вызывала беспокойство мама. Как она там одна бедует? Я хоть мало, но прирабатывал и нес в дом, а она сидит небось на хлебе и воде, месяцами ожидая невыплаченной зарплаты. Здоровье у мамы не ахти, вкалывать приходится на полную катушку. Весь день в школе, вечером зрение портит, проверяя тетради. Нынешние ученики почерком и грамотностью похвалиться не могут. Для моей родительницы это повод для трагедии…
Зря, наверное, не согласился на предложение ребят. Ведь зазывали бывшие одноклассники удариться в бизнес, от армии обещали напрочь откосить. Есть, говорили, у них на такой случай заветные каналы, где тити-мити решают абсолютно все проблемы. Не захотел, дурак! А почему?.. Противно быть торгашом. С детства не люблю облапошивать ближнего. Если уж честно, то еще в школе мечтал стать писателем, редактировал стенгазету и на худой конец соглашался на профессию журналиста. А сальдо-бульдо, налоги и прочая мура — это не по мне!..
Вдруг послышался до боли знакомый голос. Распахнув глаза, я увидел маленькую точеную фигурку в форме.
— Ты что тут делаешь, Костя? — спросила Надин. В синих, спорящих с голубизной неба, глазах прыгали озорные чертики.
— У меня наряд при штабе, — словно оправдываясь, пробормотал я.
— В наряде, значит? Это хорошо… — Ее тоже, могу поклясться, обрадовала наша встреча.
С того памятного дня, когда Надин появилась в полку, мы виделись урывками, да и то издали. Мест, где можно было встретиться наедине, здесь просто не существовало. А так хотелось обнять ее и целовать до одурения, как бывало… Но мы были молоды, здоровы и влюблены. Я-то, во всяком случае, за обладание Надюшей жизнь готов был отдать.
— Пойдем к нам в отдел, — сказала она. — Там сейчас никого нет.
Лучшего предложения быть не могло. Представлялась возможность хоть какое-то время побыть вдвоем. Я вскочил и пошел следом. Мы поднялись на второй этаж. Кабинет, хоть и заставленный различной аппаратурой, был довольно большой.
— А тебя не накажут? — спросил я шепотом, словно меня могли услышать в пустом здании. — Сюда ведь наверняка вход посторонним запрещен.
— Какие могут быть секреты от воина, службою живущего, — засмеялась Надин и поспешно заперла дверь на ключ. В следующую секунду мы бросились друг к другу. Я целовал ее щеки, нос, подбородок. Отыскал губы и приник к ним. Поцелуй был долгим. Мы дышали, как загнанные лошади.
— Так с ума сойти недолго, Костя, — простонала Надин. — Что дальше будет?
— Не могу без тебя — это я знаю. Готов на все, лишь бы мы были вместе!
В ее глазах блеснули слезы. В них явно читалось: а я могу? Надюша бессильно опустилась на стул, сказала бесцветным голосом:
— Мы ничего не можем изменить, Костик. Понимаешь?
— Да… Но зачем плакать, — сказал я глупость…
И тут наше свидание было прервано самым бесцеремонным образом. Кто-то тяжело протопал по коридору и, остановившись у двери, попытался вставить ключ.
— Какая это сука сломала замок! — чертыхнулся человек за дверью.
— Прапорщик! Мой начальник, — шепнула Надин. Глаза ее испуганно заметались по комнате, но спрятать меня было решительно некуда.
Повозившись с замком, прапорщик еще раз матюгнулся. Мы стояли, затаив дыхание, словно тот, за дверью, мог его услышать. Наконец прапор, очевидно, решил сходить вниз за инструментом. Его грузные шаги протопали по коридору и затихли на лестнице, ведущей вниз. Надин подскочила к двери, прислушалась и быстро отперла.
— Иди скорее вправо, в конец коридора, — шепнула. — Только не попадись никому на глаза.
Я, как вор, бесшумно шмыгнул из кабинета и затаился за выступом. Прапорщик вернулся минут через пять с увесистым молотком, но у распахнутой двери его ждала Надин.
— Это вы стучали, Иван Иванович? — пропела она невинным голоском. — А я придремнула немного. Устала что-то.
— Зачем было запираться? — недовольно и, как мне показалось, подозрительно пробубнил прапор.
— По инерции. Сейчас столько ворья развелось, что невольно, как дома, привыкаешь запирать за собой дверь.
Прозвучало довольно натурально. Вот же притворщица! Я и не подозревал в ней таких артистических способностей. Но не запри Надин дверь, прапор бы нас застукал. Легко представить, какой грандиозный скандал разразился бы тогда в полку…
Вторая радостная весть того бегового дня оказалась еще более неожиданной. Надин, я это знал, все- таки находилась рядом. Я не разыскивал ее, сдерживаясь порой из последних сил, оберегая покой и честь любимой женщины. Думаю, она тоже страдала, но мы сами поставили себя в положение, из которого оба не видели выхода… А вот внезапное появление капитана Шелеста в штабе полка к концу моего наряда было как гром среди ясного неба. Кого другого, думал, можно увидеть в районе боевых действий, только не следователя прокуратуры.
— Вы? Здесь? Каким образом? — только и смог выдавить я.
— Что в моем появлении удивительного? — спросил в свою очередь Шелест. — Всякое дело положено доводить до конца, иначе висяк, а за висяки нашего брата по головке не гладят. Рад тебя видеть, Костя. — Капитан крепко пожал мне руку.
Наша симпатия оказалась взаимной. Я ведь тоже привязался к этому неординарному человеку, хотя проработали вместе всего ничего.
— Слышал, ваша рота побывала в отчаянной переделке, — сказал капитан. — Склады боевиков все- таки обнаружили?
— Они оказались в пещерах. Там хранились боеприпасы, продукты, оружие, даже полные комплекты нашего камуфляжа с погонами и прочей атрибутикой.
— Сказали, ты в этой операции отличился.
— Было дело, — уклончиво отозвался я, хотя уже знал: комбат представил нашу пятерку, сдержавшую бандитов у входа в ущелье, к боевым наградам. Я, конечно, не лишен тщеславия, но хвастаться преждевременно считал глупым. Вдруг разгильдяю, каким числилась моя персона, покажут фигу?
— Ну, ну, скромность, безусловно, украшает человека. Я точно знаю, — сообщил Шелест, — есть решение о награждении тебя и еще четверых ребят медалями «За отвагу», а командира роты — орденом Мужества. Так что поздравляю с боевым крещением. Ты выдержал испытание огнем! Может, станешь в будущем кадровым военным?
