ходит часовой. К единственной в камере табуретке принесли еще две для нас с капитаном.
Когда конвоир привел Вышневца, я вначале бывшего сослуживца не узнал. Куда девалась выправка, которой Жорка всегда гордился! Теперь это был сгорбленный, с опущенной головой пожилой человек. Прежде округлое сытое лицо осунулось, щеки впали, а хитрющие, ехидно поблескивающие голубые глазки поблекли.
— Приземляйся, Вышневец, — предложил Шелест, кивнув на табуретку, стоящую у другого конца стола. — Небось набегался так, что ноги едва держат.
Жорка покосился на меня, сидевшего со стопкой бумаги и ручкой в руке. Мне показалось, он прошипел — «холуй». Но Валет не издал ни звука. Молча, исподлобья недобро глядел на следователя, явно не собираясь отвечать на вопросы.
Достав из кармана распечатанную пачку «Кэмела», Шелест протянул ее Вышневцу. Тот вскинулся. Недоверчиво, сомневаясь в искренности офицера, взял сигарету, с наслаждением затянулся ароматным дымком и как-то сразу обмяк.
— Вот что, Георгий, давай-ка просто поначалу порассуждаем, — предложил капитан. — Все твои прежние показания у меня есть, можешь не повторяться. Что тебя ждет за убийство товарища и дезертирство, тоже знаешь. Как и то, что чистосердечное признание облегчит наказание. Так?
— Я все сказал, больше не намерен, — хмыкнул Валет.
— Слыхал. Но меня интересует другое, — возразил Шелест.
— Небось, откуда у солдата появилось оружие? — осклабился Валет.
— И это, и еще многое другое. Но прежде чем ты ответишь на мои вопросы или не ответишь, — протестующе поднял руку капитан, видя, что Жорка намерен сразу отмести всякие «если», — послушай. Насколько мне известно, у тебя в поселке Листвяном живут мать, сестры и прочие родственники.
— Какое это имеет значение? — набычился Валет.
— Большое. Если тебя приговорят к длительному сроку заключения, как они к этому отнесутся?.. Правильно, переживать будут, немало слез прольют. Ты у них единственный сын и брат.
— На жалость бьете? — Лицо Вышневца стало серым, как стены камеры, которые уже не окрашивало золотистым цветом закрытое облаком солнце.
— Ошибаешься, — спокойно сказал Шелест, — просто нарисовал реальную картину. Вот завтра не станет того же Иванцова. У матери он единственный сын. Перенесет ли она такую утрату?.. А послезавтра, скажем, погибнет другой твой бывший сослуживец — туляк Иван Зарубин. Сколько горя будет в его доме! А за ним последует если не подельник, то уж точно однокамерник Виталий Букетов. Следующим на очереди станет и вовсе безобиднейший парень, который и мухи не обидит, Лева Арончик…
— Не пойму, товарищ капитан, зачем вы все это говорите?
Вышневец, не улавливая логики, явно растерялся. Допрос был странным, не похожим на предыдущие. Я тоже, откровенно говоря, не представлял, куда повернет капитан.
Выдержав паузу, Шелест затушил в пепельнице, сделанной из снарядной гильзы, сигарету и снова, еще более доверительным тоном, заговорил:
— Хочешь, открою секрет, Вышневец? Только держи язык за зубами. Я не зря сказал, твои бывшие товарищи могут завтра-послезавтра погибнуть, потому что у боевиков постоянно пополняется запас оружия и боеприпасов. Откуда они их получают?.. Да, да, ты верно подумал, со складов российской армии. Вот ведь какой парадокс: наши солдаты гибнут от наших же снарядов!
— Не может быть! — вскинулся Валет.
— Еще как может. Улавливаешь, гражданин Вышневец?
— Но неужели… — начал было Валет и осекся, боясь сказать лишнее.
— Правильно. Как утекает имущество с наших складов и кто повинен в том, мы еще не знаем. Пока! Но будь уверен, установим. Только сделать это лучше раньше. Понял, в чем заключается твоя роль?..
— Хотите сделать из меня суку? — взвизгнул Валет. — Не выйдет!
— Ну, зачем же ставить вопрос в такой плоскости, — возразил капитан. — У тебя есть возможность спасти жизнь твоих сослуживцев, а негодяев, торгующих смертью, мы все равно найдем — с тобой или без тебя.
Жорка хотел что-то возразить, открыл даже рот, но Шелест остановил его повелительным жестом:
— Спокойно, Вышневец, я не склоняю тебя к предательству, не требую немедленных признаний, но призываю подумать. А к каким выводам придешь — дело собственной совести. Не захочешь, насиловать не буду.
Шелест поднялся, позвал караульного и приказал увести арестованного. Мы остались вдвоем. Казалось, Валет должен был вот-вот расколоться. Он дозрел, стоило ли прерывать допрос… Однако Шелест был иного мнения.
— Ты когда-нибудь ходил на охоту с собакой? — спросил он. — Не доводилось? Жаль. А то бы увидел, как умное стремительное животное, вопреки природному инстинкту, делает стойку перед дичью. И никогда раньше времени, пока не услышит команды, не двинется.
— Странная аналогия.
— Нисколько. Я ведь тоже сейчас стойку сделал. Теперь остается ждать. Вышневец, на которого столько давили, вполз под панцирь. Но поскольку он еще молод и, полагаю, не до конца испорчен, должен открыться. Шоковая терапия, Костя, штука весьма полезная и чаще всего дает отличные результаты…
Замысел Шелеста был, конечно, оригинален, и было бы здорово, если бы он осуществился. Важно ухватиться за постоянно ускользающий конец ниточки, а ухватившись, размотать клубок. Но если честно, я сильно сомневался в Валете. Слишком хорошую школу прошел парень за колючкой и прекрасно знал, чем карается предательство в зэковской среде.
Однако вскоре выяснилось, что ошибался все-таки я. План Шелеста сработал, хоть и не сразу. До того, как Жорка признается, произойдет еще немало событий, оказавших большое влияние на жизнь окружающих меня людей. Война вообще полна неожиданностей и крутых поворотов. На ней исключено размеренное течение жизни, регламентируемое в армии уставом.
Первое непредвиденное событие произошло буквально на следующий день. На рассвете басаевская банда напала на блокпосты неподалеку от Ачхой-Мортана, где располагался мой первый взвод. Завязался бой. Боярышников — а он оказался именно там — передал в полк по рации, что боевиков много, лезут они остервенело и необходимо подкрепление.
Как только до меня дошла страшная весть, я тут же решил, что непременно должен быть там вместе с ребятами. Получается, друзья-товарищи сражаются, могут погибнуть, а ты, шкура, отсиживаешься в тылу, прикрываясь благовидным предлогом! Кто же после этого будет тебя уважать? Не только сослуживцы посчитают Иванцова ловчилой и трусом, а сам стану презирать себя…
Шелест мог не отпустить, поэтому я не поставил его в известность — вскочил в первую же машину, отправляющуюся с группой солдат второй роты в направлении Ачхой-Мортана, и был таков. Какой-то старлей цыкнул было на меня, но я объяснил ситуацию. Стремление быть вместе с товарищами пришлось офицеру по душе, и он согласился на присутствие солдата из другой роты.
На подъезде к Ачхой-Мортану послышались отдаленные звуки разрывов снарядов. Все более явственно стали слышны пулеметные очереди и свист мин, кончающийся хлопком, напоминающим звук открываемой бутылки с шампанским.
— Неслабо, видать, гады навалились, — сказал старлей и, постучав по кабине кулаком, приказал остановить машину. — Сходим! — скомандовал он. — Дальше двигаться на нашем драндулете опасно.
— Почему же вам не дали бээмдэшки?
— Машины скоро подойдут, — отозвался старлей, — мы вроде скорой помощи.
Он приказал развернуться в цепь и двигаться короткими перебежками. Пулеметы поставили на флангах. Стрельба становилась все явственнее. Теперь уже можно было различить дробное таканье автоматных очередей и даже увидеть вспышки разрывов снарядов. Оказавшись рядом со старшим лейтенантом, я попросил:
— Разрешите с несколькими ребятами рвануть туда. За увалами небольшой группе можно проскочить незаметно.
— Торопишься, солдат? — усмехнулся взводный. — Правильно. Бери пяток бойцов — и вперед!
