Настя видится часто. Точней, я бываю у нее.
Последний раз это было после кремирования Полонского. Из зала прощания в “долину смерти” я спуститься не успел: наш автобус уезжал.
Но ночью – спустился. Бродил. Там снова был день, среди множества этих урновых грядок. Удостоверения о захоронении с собой не взял! Помнится, колумбарий 4, участок 7, захоронение 78? Или нет?.. Плитки ушли в землю, заросли толстыми горизонтальными засохшими стеблями. Пальцами с трудом рву их, расчищаю плитки. Сейчас увижу эти буквы. Кружится голова. Открывается “Сю…”. Это не наши. С головокружением ухожу.
Появляется Настя (как это бывает, не вижу ее, но она здесь).
– Эх, батя! – говорит она весело. – Как же так? Пришел, а меня не нашел?
– Ничего, Настя. Скоро увидимся! – говорю я. И наступает тьма.
Удивляет легкость и даже радость, с какой Нонна вспоминает Настю, будто ничего плохого не произошло.
– Вот в этом кафе, – хихикает, – любили с Настькой выпивать понемножку. Но чтобы тебе не говорить! “Дг?” – “Дг!”
Я тоже многое вспоминаю, записываю.
– У нас семья строгого режима! – однажды сказал.
– Как же, батя? А свобода, за которую ты боролся? – Она засмеялась.
– Лучше семья строгого режима, чем тюрьма!
Записал.
Но самое радостное воспоминание, как она красила фортепьянную табуретку. Покрасила не только ее, и себя. Но – сияла!
– А вы думали, я бездарственная?! – счастливая, говорила она.
Фраза эта, как раз из-за неправильности, запомнилась навсегда.
– А помнишь, как мы с Настькой в Елово ездили на каникулы? Мальчики ухаживали за ней. Настьке нравилось.
Во выдумывает!
“Жизнь удалась-2” я так и не написал. Но что-то, кажется, написал. “Этот крест – единственное, что делает тебя человеком”.
