следующие слова Бальдемара застигли его врасплох.
— Ну и как прикажешь мне на это ответить? — с неожиданной кротостью спросил Бальдемар, вновь взмахнув в воздухе королевским письмом.
— Вам надо ответить так, как подсказывает совесть, — тихим голосом ответил Рэдд.
— Вздор! Нечего путать совесть с политикой.
«А вот это напрасно», — подумал Рэдд. Вслух же он произнес:
— Прикажете набросать для вас черновик ответа?
— Займись этим. — Бальдемар отдал ему послание. — А мне надо выпить.
Рэдд собрался, было уходить, он держал письмо двумя пальцами, чувствуя под ними взломанный сургуч королевской печати.
— И, Рэдд, вот еще что, — добавил барон. — Позаботься о том, чтобы он понял стратегическую важность оказываемой нами поддержки. Мне не хочется, чтобы он решил, будто я достанусь ему даром.
— Слушаюсь, мой господин.
В коридоре, за дверью, девицы бросились врассыпную, потому что Рэдд уже был на выходе.
Глава 26
Ребекке при ее третьей встрече с Монфором исполнилось уже тринадцать. Но на этот раз, в отличие от двух первых, она видела его только издали, оказалась всего лишь зрительницей представления, в котором он сыграл одну из главных ролей. Роскошь и великолепие церемонии коронации внушали благоговейный ужас, и Ребекка, сопровождавшая отца и в этой поездке в столицу, могла только удивляться и восхищаться.
В ходе последовавших торжеств ей в какой-то миг показалось, будто Монфор посмотрел на нее, может быть, даже подмигнул, но все произошло так быстро, что позднее она списала это на излишнюю живость собственного воображения.
Празднества затянулись на несколько дней: пиры, пляски, представления артистов и выступления сказителей нескончаемой чередой сменяли друг друга. Целая армия художников была созвана с тем, чтобы запечатлеть на полотне всех участников торжественной церемонии, писцы торопливо скрипели перьями сберегая для потомства каждое слово, сказанное королем и крупнейшими представителями эренийской знати. Ребекка сперва робела и держалась скованно — вся эта роскошь и изысканность ее пугала, — но, в конце концов, завела знакомство кое с кем из числа молодых гостей и вскоре уже веселилась вовсю. Дворец, да и другие великолепные столичные здания, как и сама столица, представляли собой идеальное поле чудес, и сюрпризы подстерегали девочку буквально за каждым углом. Толпы ликующего городского люда, солдаты в безупречных мундирах, праздничная атмосфера — все это привносило свою лепту в блаженство, испытываемое Ребеккой, и все это резко прервалось, когда она вместе с отцом вернулась в Крайнее Поле.
«Неужели с тех пор действительно прошло пять лет?» — удивлялась теперь Ребекка. Кое-что из происшедшего в дни коронации запомнилось ей так четко, словно случилось только вчера.
Она заставила себя отвлечься от воспоминаний и сосредоточилась на разговоре, подслушанном ею несколько часов назад. Им с Эмер удалось скрыться с «места преступления» незамеченными, но с тех пор они с подругой не виделись. А Ребекке отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь об услышанном. Уже несколько часов она провела наедине с самой собой и собственными мыслями и теперь жутко обрадовалась, услышав, как отворяется дверь. Личико Эмер показалось в образовавшейся щелке.
— Можно войти? — Эмер выглядела весьма озабоченной.
Ребекка пригласила ее, но, пока Эмер подходила к ней, дверь раскрылась снова и в комнату буквально ворвалась нянюшка. Поздоровавшись с обеими девушками, она сразу же направилась к Ребекке, неся ей какое-то дымящееся варево.
— Выпей, — распорядилась она, подавая чашку. — Сразу почувствуешь себя лучше.
Ребекка подозрительно посмотрела на густой отвар, потом перевела взгляд на нянюшку.
— Нечего мне чувствовать себя лучше, — отказалась она. — Со мной и так все в порядке.
— Да уж, конечно, — огрызнулась нянюшка. — Раз ты сама так считаешь. А ведь тебе отлично известно, что сегодня утром ты должна была оставаться у себя в теплой комнате, а не торчать на сырой и холодной башне. Если бы у меня были силы, я бы сама туда забралась, чтобы согнать тебя вниз.
Она на мгновение замолчала, и Ребекка поспешила воспользоваться этим, чтобы, вставив слово, попытаться сбить ее с толку.
— Ну, что я тебе говорила! — воскликнула она. — Что-то я про это ровным счетом ничего не помню.
За спиной у нянюшки Эмер прошептала:
— Дай ей о тебе позаботиться. А потом пусть проваливает.
— А прошлой ночью, — продолжила старуха, — ты сказала мне, что у тебя болит горло.
— Не говорила я этого. Да и домой вернулась поздно, — запротестовала Ребекка. — И сразу же легла в постель. Я тебя даже не видела.
— Тебе, нянюшка, все это, наверное, приснилось, — с улыбкой заметила Эмер.
Нянюшка несколько растерялась, ее недавняя уверенность пошла на убыль.
— Да уж, плохо дело, если человеку даже выспаться, как следует, не дают, — посетовала она. — Что-то еще будет?
Ребекка с Эмер переглянулись; им не терпелось, чтобы старуха оставила их наедине. Но та вроде бы никуда не спешила. Напротив, оставалась в комнате и медленно, неодобрительно покачивала головой.
— Прибыл кто-то из королевских людей, — сообщила она, в конце концов. — Приехал из Гарадуна. Сейчас его кормят на кухне. — Она, судя по всему, уже забыла, ради чего пришла, и сейчас настроилась поболтать. — Он привез личное письмо от самого Монфора, так говорят.
Девицы изо всех сил попытались разыграть изумление.
— Ну и о чем это письмо? — поинтересовалась Эмер.
— Болтают, конечно, разное, — ответила нянюшка. — И я, понятное дело, ни во что такое не верю, — поспешила добавить она. — Все это для охальников и бездельников, которым нечем больше заняться. — Она сделала паузу, затем, хитровато прищурившись, выложила главное: — Кажись, солнышко, он проведал, что ты свободна. Кажись, сам хочет на тебе жениться!
— Ты что, с ума сошла, нянюшка! — воскликнула Ребекка.
Эмер и вообще громко расхохоталась.
— Да только он такой, словечка не скажет, — продолжила нянюшка.
— Кто?
— Гонец, кто же еще… Ну да все равно интересно, к чему это.
К отчаянию обеих девиц она тяжело опустилась в кресло, явно не собираясь возвращаться на кухню за новыми слухами. Однако ей пришлось подняться с места, когда в комнате появился новый гость.
Им оказался Скаттл; одетый в парадную форму, кончиками пальцев правой руки он удерживал на весу маленький металлический поднос. На подносе абсолютно ничего не было, и, тем не менее, Скаттл балансировал им с чрезвычайной осторожностью, медленным шагом ступая в комнату. Эта как бы торжественная поступь бросалась в глаза тем сильнее, что все его тело двигалось, казалось, по всем направлениям сразу, причем конечности изгибались под самыми неестественными углами. А вот ногами он топал как на параде. И это, в сочетании с тем обстоятельством, что лицо у Скаттла было иссиня-багровым, а взгляд стеклянным, означало, что он за обедом явно злоупотребил горячительными напитками. Неуверенно остановившись на самой середине комнаты, дворецкий по-прежнему удерживал пустой поднос в полной неподвижности, тогда как все его тело ходуном ходило словно сотрясаемое невидимым ветром. Но если бы весь поднос был заставлен наполненными до краев рюмками, из них не пролилось бы ни капли.
Скаттл огляделся по сторонам и только тогда осознал, что в комнате находятся три женщины, взирающие на него с любопытством. Дворецкий встал во фрунт, открыл, было, рот, собираясь что-то сказать, и тут же закрыл его. Он начисто забыл о том, зачем сюда прибыл.
— В чем дело, Скаттл? — строго спросила Ребекка.
Тот принялся шарить в унылых закоулках своей памяти, дергая то за одну ниточку, то за другую в надежде за что-нибудь ухватиться. «Бренди, — подумал он. — Выпить еще бренди». Хотя нет, не то. Это он
