— Я и сейчас немного пьян, — сказал Алан.
— Тебе это к лицу. Некоторые мужчины становятся лучше, когда они слегка под градусом, и ты — из таких. Что ты делаешь сегодня днем?
— Все мои дела на сегодня — это звонок Маркинчу — помнишь того типа вчера у Дарралда? — надо ответить, согласен ли я на их предложение насчет работы. Он покривился, даже когда я попросил один день на размышление, так что позвонить надо непременно.
— Позвонить можно и отсюда.
— С удовольствием, Бетти, если позволишь.
— Ты, само собой разумеется, согласен. Расскажи мне, что они хотят.
Он объяснил, о какой работе идет речь и сколько ему за нее сулят, и заключил:
— Вчера еще это далеко не разумелось само собой. Я очень даже сомневался. Но сегодня склонен согласиться.
— Будешь оболтус, милый, если не согласишься.
— Если Табби может служить вторым помощником министра Имперского Сотрудничества, то самое малое, чем способен я содействовать комическому эффекту, это писать всякий бред в Дарралдову газету. Если уж мы все валяем дурака, то по крайней мере я на этом что-то заработаю. Глядишь, еще со временем пробью себе дорогу из заднего ряда массовки на авансцену, где главные комики. Что это за напиток, душа моя?
— Много джина и капелька синтетической апельсиновой эссенции. Можешь пить и не беспокоиться. А что ты будешь делать после того, как поговоришь по телефону?
— Если ты меня не выставишь, усядусь тут где-нибудь поудобнее и буду восторгаться тобой, сравнивать тебя с летним днем, и тому подобное.
— Хорошо, я тебя не выставлю. Пудинга положить? Я его в рот не беру. Сейчас покурю, чтобы не курить потом, когда я буду как летний день, и тому подобное. А что такое фигура «Анима»?
— Довольно сложная вещь, с пудингом не идет, — ответил Алан.
— Ну ладно, не трудись, расскажешь потом, я хочу знать. Не думай, что я уж такая дурочка. Ленивая до жути — это да, но не безмозглая. Ты ведь никогда и не обращался со мной как с дурочкой. Это мне, кстати, в тебе и нравится, помимо прочего. Ты не сюсюкаешь. А кроме того, Алан, — она посмотрела на него через стол, странные ее глаза потемнели, — теперь, когда ты стал взрослее и немного заматерел, ты выглядишь гораздо привлекательнее. Ты знаешь?
— Не знал. Но рад слышать, — сказал Алан, и вправду ощущая радость. Он смотрел на Бетти с улыбкой. Как он когда-то мучился из-за нее, когда был молод и раним. (Сейчас, в эту минуту, он чувствовал себя толстокожим и старым.) — Ты ведь знаешь моего дядю Роднея? Вот кто тебя бы оценил.
И он стал рассказывать ей про дядю Роднея.
Она поднялась, проговорила:
— Тебе, по-моему, пора подумать о телефонном разговоре.
— Да, — ответил он и пошел к ней вокруг стола. Она ждала, благосклонно, широко распахнув глаза. Он обнял ее с еще более восхитительной легкостью, чем накануне, и почувствовал, как под его губами приоткрылись ее губы. Но она отклонилась и мягко разжала его руки.
— Ступай лучше позвони по телефону.
— У меня сейчас нетелефонное настроение.
— Так надо, милый. И потом, здесь нельзя любезничать, это небезопасно. У меня, кстати, есть одна блестящая идея.
— Какая? — Он был изрядно пьян.
— Потом скажу, — весело откликнулась она на ходу. — Телефон вон там. А я пока приготовлю кофе, тот, что варят на кухне, — невыносимая бурда.
У лорда Дарралда было сначала занято — должно быть, все еще шли разговоры с Парижем, Римом и Вашингтоном. Что ж, скоро, возможно, и он будет названивать в разные города. Сегодня у него было к этим людям и их действиям совсем другое отношение, почти уже свойское. Когда смотришь со стороны, бегаешь куда пошлют и выполняешь что прикажут, ты испытываешь глубочайшее почтение. Но он теперь знает, как это все делается в действительности. Проще простого — все равно что целоваться с Бетти, коль скоро это уже не всерьез и не причиняет муки. Дозвонившись наконец до Маркинча, Алан объявил ему коротко и развязно:
— Говорит Алан Стрит. Насчет работы, что вы вчера предложили. Помните?
— Угу. Берете?
Алан чуть было тоже не сказал ему в ответ: «Угу».
— О’кей, Стрит. Платим вам тридцать пять в неделю плюс издержки в разумных границах. Контракт на двенадцать недель, и материалы подписные. Во вторник или среду спросите в редакции Фарли. Давайте лучше во вторник. О’кей?
— О’кей, — ответил Алан, решив, что пора осваивать их язык. — Буду во вторник.
— Чудно. Вчера после вашего ухода босс шел на пари, что вы откажетесь. — Маркинч хмыкнул. — Моя взяла. Слушайтесь Фарли — хотя вас, наверно, потянет дать ему пинок в зад. Он знает работу и вас может научить. Увидимся в Лондоне, Стрит.
Только и всего. Пара рекомендаций от соответствующих лиц, разговорчик-другой за стаканчиком- другим — и ты принят, ты свой. Возвращаясь к Бетти, Алан вдруг ощутил досадливое презрение ко всем безликим миллионам глазеющих со стороны и выжидающих, как распорядятся их жизнями.
— Отличный кофе, — похвалил он Бетти.
— Я же сказала. Ты вот не веришь, а я и вправду умею неплохо делать все по дому, когда хочу. Поневоле научилась во время войны. С работой все в порядке? Когда приступаешь?
— Назначено явиться на Флит-стрит во вторник.
— Это нужно отпраздновать.
— Согласен. Когда — и где?
Она улыбнулась своей особенной улыбкой. Алан смотрел с пониманием.
— Прошу тебя, — сказал он, — не выплывай из таинственных зеленых глубин с такой улыбкой на устах, если ничего не хочешь ею сказать.
— Я размышляю, — задумчиво отозвалась она. А через несколько мгновений, подняв голову, одарила его такой неотразимой, откровенно безнравственной ухмылкой, что он сразу же сказал:
— Что бы это ни означало, мой ответ: «Конечно да, Бетти».
— Вот что, милый, я обдумала, как отпраздновать. Давай закутим. Я все равно сегодня вечером собираюсь в свой домик и машину зафрахтовала до вторника, ты как насчет того, чтобы поехать со мной? Тогда во вторник ты оттуда подашься в Лондон, а я вернусь сюда. Будем мы одни. Там в полумиле по шоссе неплохой ресторанчик, если нам понадобится еда и питье. Можно будет отлично провести время. Ты это заслужил. Да и я тоже. Так как?
Он кивнул, улыбаясь, подошел к ней и запрокинул ей голову.
— Один только раз, и все, — шепотом предупредила она. — Здесь вправду небезопасно. Подожди, пока приедем туда.
Он возвратился на свое место за столом. Руки слегка дрожали, и он долго, старательно набивал и раскуривал трубку.
— Мне надо будет незаметно пробраться домой, захватить чемодан с кое-какими вещами. Когда мы едем?
— Я думаю, после чая, так в половине шестого или около того. Знаешь что? Я отвезу тебя, сама притаюсь за углом, пока ты соберешь чемодан, и мы укатим вместе. На дорогу уйдет час с небольшим. Мой домик — божественный уголок, милый. А теперь поговори со мной спокойно. Расскажи, какая я. Ты один умеешь со мной разговаривать как надо.
И до самого чая он сидел, поглядывая через стол на изысканные черты, которые по временам кривила мимолетная тайная ухмылка, и плел невесть какую чепуху, потом не мог вспомнить ни слова. В пустопорожней болтовне, перемежаемой долгими, внимательными взглядами, время летело, будто сон, но где-то в глуби этого сна бился пульс, его кровь отсчитывала секунды. Подали, потом убрали чай, все промелькнуло, как тени на стене.
