просто клиническим идиотом когда произносил эти слова, представляя как округляются недоуменные газа парнишки и иронично качает головой Ал. Прокопеня утешил себя единственно тем, что детей ему с этими яркими личностями не крестить, в конце-то концов!
— В двадцать восьмом? А ты, Доктор, молодец, шустрый, — хихикнул парнишка в трубку, — ну держись там, сейчас кавалерию за тобой отправлю…
Уж лучше сразу береговую охрану США, — подумал Игорь Николаевич, поймав на своей руке с мобильником недобрый взгляд приближающегося милиционера…
Милиционер все ещё сличал личность «задержанного» Прокопени с фотографией в паспорте, когда дверь в кабинет резко и без стука открылась и в неё как ураган ворвался крупный мужчина:
— Деятели, — с порога заорал мужчина, — я вот разорву вас просто как Бобик тряпку, если били его, а уже вижу что били! Напишу жалобу Кастанеде! Считайте что вы все тут уже без погон, и ищите себе новую работу! — мужчина забрал из рук опешившего милиционера паспорт Прокопени и взяв за плечо самого Игоря Николаевича, решительно поднял его со стула и подтолкнул к выходу. Прокопеня был в очередной раз потрясенного магическим действием, которое имя Кастаньеды имело в уездном городе Н…
Милиционер приподнялся из а стола и заискивающе пропел, пытаясь заглянуть в глаза внезапно появившегося спасителя:
— Константин Ф-е-едорович, ну не би-и-или же мы его, нам его из банка привезли уже побитого, а мы с ним по-людски! Даже позвонить ему разреши-и-или — вот… — и протянул мужчине только что отобранные у Игоря Николаевича дешевенькую «Моторолу» и старенький потертый бумажник, — у нас же сокращение штатов каждый день, а дома детки…
— Да он сам ещё дите, — мужчина был неприменим, и снова встряхнул Прокопеню за плечо, видимо, что бы придать больше убедительности своему последнему, весьма сомнительному, учитывая возраст и комплекцию психолога, тезису, забрал телефон и кошелек и вытолкнул Прокопеню в коридор.
Все это произошло настолько быстро, что Игорь Николаевич только сейчас понял, что крупный мужчина, обличенный такими стандартными символами «крестного отца» как длинный черный плащ, шелковый шарф, дорогие часы, и непременное кольцо с черным камнем на мизинце — тот самый борец за Эру Милосердия, предвыборный слоган и фото которого он изучал в поезде.
А неумолимая логика заставила его сделать ещё одно умозаключение Константин Федорович — видимо и есть тот самый «разгильдяй, бабник и двоечник» — Костик Монаков, главный конкурент папы Толи на выборах, а так же приспешник и адвокат социально опасного Головатина, для противостояния с которым, Прокопеня и был призван в город Н… Ситуация становилась довольно пикантной…
Провести дальнейший логический анализ возможных последствий Игорь Николаевич уже не успел. Решительный «Костик» снова встряхнул его за плечо и вытолкнул на этот раз уже из коридора на крыльцо отделения милиции. Прокопеня на секунду ослеп от вспышек фотоаппаратов и юпитеров киношников, и практически на ощупь, в полном замешательстве спустился по ступенькам, краешком сознания улавливая слова о милицейском и правовом беспределе, царящих в городе Н., с молчаливого одобрения коррумпированной власти, — это Константин Монаков импозантно поправляя шарф, и расположившись на крыльце милиции как на трибуне, произносил очередную предвыборную речь прямо в журналистские микрофоны.
— Ну, ты Доктор, просто красавец, — непонятно откуда взявшийся парнишка дружелюбно хлопнул Прокопеню по плечу и протянул ему сигарету.
— Я бросил, — неуверенно сказал Прокопеня, махнул рукой взял сигарету и закурил. К ним подошел Ал, в руках у него была серебристо белая куртка, а лицо его было сосредоточенным и серьезным.
— Надень, — он протянул куртку парнишке, — и иди, спустись с крылечка, Монаков уже почти все сказал, а свет как раз очень удачно расположен.
— На кого я в ней буду похож? На гребенного Маленького Принца? На голубочка Оскара Уайльда? На Джона Ленона времен «Белого альбома», а может на Уинстона Черчеля в молодые годы? — капризничал парнишка, все же облачаясь а куртку. Дюжина прочитанных им книг видимо была отобрана с большим вкусом.
Ал поморщился и пояснил:
— Нет, Уинстон Черчиль не есть знаковая фигура в общественном сознании. Ты будешь похож на ангела. Это хорошо с точки зрения характерного для населения массового интереса к дешевому мистицизму и религии. Даже у президента Путина есть духовник. Ангел, в отличии от Джона Ленона, положительно маркированный символ даже для атеистической части электората.
— Да не быкуй ты, Сергеич, Ал — хоть водку и не пьет, но мужик грамотный, — к дискуссии присоединился Монаков, завершивший свое показательное выступление и для восстановления сил отхлебывавший прямо из бутылки пиво, вон из меня тоже Жиглов, — он хлопнул себя по внушительному животу, — как из пивной бочки балерина, — а ведь как рейтинг — то после этого плаката подскочил, просто зашкаливает!
Парнишка грустно опустил голову:
— Короля играет свита, — и с тяжким вздохом взобрался на крыльцо, повернулся к камерам и преобразился настолько, что впечатлительному Прокопени показалось даже будто уже не свет юпитеров, а сама загадочная харизма отражается в каждом волокне серебристой ткани, а светящийся силуэт парит над грязным крылечком и плавно плывет, не прикасаясь к земле, без всякой внешней опоры…
«Так вот он какой — Головатин, великий и ужасный», — осознал Игорь Николаевич.
Собственно реалистическая, подоплека чуда выяснилась уже через несколько минут:
— Вот твари ленивые! Хоть бы перила выкрасили! — негодовал Головатин, называть его «парнишкой», даже мысленно, Игорь Николаевич теперь не рисковал, отряхивая с рук прилипшие крошки старой краски — он просто умудрился медленно съехал по перилам довольно высокого крыльца, ошарашив своим «полетом» наблюдавшую действо публику и журналистов.
— Вот ведь голова у тебя Сергеич! Я даже пивом подавился — думал все улетит человек — как тот Дэвид Коперфильд! — искренне восхитился Монаков, и прищурил один глаз, прицелился и метко бросил пустую бутылку от пива в открытую форточку отделения милиции, — буду депутатом — распоряжусь, что б покрасили перила, и окна зарешетили!
Прокопеня лихорадочно вспоминал полное имя Головатина — да именно Сергей, Сергей Олегович, кажется… и почти неосознанно, спросил:
— А почему Сергеич?
Головатин пожал плечами и сказал мечтательно:
— Знаешь, Доктор, я и сам бы предпочел что-то более романтичное стихийное — «Ветер» или «Ураган»…
— Ну не, «Ураган» — не счастливая погремуха. Вон Сайченко Севу, покойного, так и называли Сева — Ураган — и что? Взорвался год назад в машине, Царство Небесное! — прокомментировал Монаков — внешне он действительно напоминал папу Толю, хотя и был несколько полнее и значительно вальяжнее, а балагуром видимо был ещё большим, поэтому продолжил свой пространный комментарий:
— А Сергеич, это уважительно звучит! Сразу понятно — уважают человека, несмотря на… — Монаков осекся, и закашлялся, что бы заполнить паузу, и уже без прежнего энтузиазма тихо закончил фразу, — молодой возраст…
«Уважаемый» Сергеич бросил в сторону острый, какой-то стальной взгляд и с металлом в голосе закончил эту неосторожно сказанную фразу:
— Несмотря на отсутствие квалификации? Да?
— Да ну что ты, в самом деле, Сергеич, ну другое ж время — другие песни, другие понятия… ты — представитель качественно новой формации! Настоящий олигарх! — Монаков попытался замять свою оплошность, — год-два и про тебя в журнале «Форбс» напишут или в «Гарольд Трибьюн», а про этих Глобусов — Черепов кто вспомнит? И вообще мужики — надо выпить — а то мы, честное слово, прямо как кой-то мусульманский талибан! — подвел итог потенциальный депутат.
Игоря Николаевича, с легкой руки Головатина, успешно переименованного в «Доктора», опять подвезли к подъезду стандартной пятиэтажки, где располагалась заботливо снятая для него бабушкой
