перегрузки довелось выдержать этому зданию.
— А если бы… — начал Гален.
— Только не вини себя, — перебил его Милнер. — Ты ничего не мог сделать.
— Дрейн повел себя по-идиотски, — продолжил разговор Пейтон. — Если бы он ухватился за веревку или дал тебе вытащить себя раньше, он был бы в безопасности. Разыгравшееся воображение и жадность — вот что его погубило.
— Ты думаешь, и колокол — плод его воображения? — нахмурился Гален.
— Я думаю, что он принял желаемое за действительное, — ответил многоопытный археолог. — Если там, внизу, и был колокол, то наверняка медный. В таком освещении и спутать нетрудно.
— Какой дурак стал бы отливать колокол из золота, — брюзгливо пробормотал Фланк.
— Дрейн всегда был жадным, — напомнил Пейтон. Деловитый тон, которым это было сказано, свидетельствовал о том, что он не осуждает покойного, а всего лишь отдает ему должное. — Всего этого ему показалось мало.
Он кивнул на мешки с добычей.
— Что ж, тем больше достанется нам, — поддакнул Милнер.
Гален нашел это замечание отвратительным и не смог, должно быть, скрыть этого, чем и вызвал следующую реплику Пейтона:
— Такова уж наша жизнь, новичок. — Голос его звучал бесстрастно или, может быть, даже с известной нежностью. — Если тебе это не по душе, никто тебя не неволит оставаться одним из нас. Когда мы выйдем на твердую землю, мы уж справим по ним поминки, будь уверен.
Галену нечего было возразить. Он огляделся по сторонам, увидел мрачные лица археологов, поневоле подумал о том, что за испытания уже успели выпасть на долю каждого из них. «Да и кто я такой, чтобы судить их, — подумал он. — Если хотя бы половина рассказанных ими историй правдива…»
— Давайте-ка рассортируем наши находки, — предложил Холмс. — Все равно завтра каждому придется нести собственную долю на себе.
Пейтон кивнул в знак согласия, и содержимое двух мешков высыпали прямо на соль. Пять пар глаз испытующе уставились на добычу, хотя мысли Галена были далеки от причитающейся ему доли. Лишь увидев камень с письменами, он почувствовал нечто вроде испытанного им раньше волнения. Вот первое подлинное доказательство того, что его собственные поиски оказались не совсем бесплодными. Драматические события заставили его позабыть об этой находке, равно как и о росписях по мрамору на стене в башне. «Я должен запомнить все те картинки, — подумал он, еще раз мысленно перечисляя и уточняя свои воспоминания. — А камень я доставлю Клюни. Возможно, приставив один к другому, он сумеет расшифровать написанное».
Пейтон, которому принадлежало право первого выбора, остановился, как можно было догадаться заранее, на драгоценном браслете. Никто и не вздумал бы оспаривать у вожака это право. Однако сказанное им изрядно удивило остальных археологов.
— Доход от этой штуки я разделю на всех, — заявил он, поднеся браслет к фонарю таким образом, что золото и драгоценные камни засверкали всеми цветами радуги. — Этого слишком много мне одному.
В ответ на проявленную щедрость археологи, каждый на свой лад, довольно ухмыльнулись. Неожиданный жест вожака явно обрадовал их, и Гален лишний раз подумал о том, что люди не зря безоговорочно доверяют Пейтону и идут за ним.
Милнер и Холмс взяли себе остальные драгоценные камни в золотой оправе. Фланк, несколько поразмыслив, выбрал массивную серебряную цепочку, предпочтя ее мелкой золотой безделушке. Теперь все выжидающе посмотрели на Галена, но он сделал свой выбор заранее и теперь, не раздумывая, взял мраморный диск с письменами. Все, кроме Пейтона, от души посмеялись над ним.
— Немного же ты за эту штуку выручишь! — воскликнул Милнер.
— Возьми себе что-нибудь еще, — сказал Пейтон, пристально посмотрев на Галена. — А камень от тебя все равно никуда не денется.
— Мне нужен именно камень, ясно? — рассердившись, рявкнул Гален.
Чувства переполняли его — и он слишком поздно понял, что совершает ошибку. Никто и не вздумал бы брать его камень — если бы кто-нибудь вообще на него позарился, — а сейчас он сам, проявив столь сильный интерес, привлек всеобщее внимание к своей находке.
Пейтон, согласившись, пожал плечами:
— Как хочешь. Это ведь твой черед.
— Вот уж не думал, что ты охоч до древних диковин, — усмехнулся Холмс.
Гален, чтобы не проговориться, промолчал.
— И книгу тоже бери, — предложил Пейтон. — Если это тебя, конечно, интересует.
Гален молча принял и книгу.
Раздел добычи продолжался до тех пор, пока археологи не разобрали все находки. Закончив, все убрали в сторонку свои трофеи и начали готовиться ко сну.
— А как быть с вещами Дрейна? — спросил Гален.
— Бери что хочешь, — ответил Пейтон. — На тебя он бы не обиделся. А остальное мы наутро зароем в соль.
После распределения ночных дежурств Гален немедленно прошел к себе в палатку. Лежа во тьме поверх одеяла, он ощупывал пальцами буквы, высеченные на мраморе, надеясь, что на него снизойдет озарение, но буквы оставались столь же бессмысленными, как и раньше. Да и от книги не было никакого проку — ему даже не удалось раскрыть ее.
В палатке, которую Гален раньше делил с Дрейном, он остался теперь один. Даже Кусака убежал куда- то. Бик, принадлежавший Дрейну, тоже убежал — и никто не рассчитывал на его возвращение. Гален начал разбирать пожитки погибшего приятеля. Что-то из одежды, одеяло, бутылка с водой, заплечный мешок — ничего стоящего, и Гален понимал, что если у Дрейна и имелось кое-что поинтереснее, то все это хранится в надежном месте на твердой земле, и скорее всего — у Бет, или же безвозвратно исчезло вместе со злосчастным парнем. «Включая письмо, которое ему было поручено доставить», — подумал Гален.
Откинувшись на спину, он попытался расслабиться, но в голове по-прежнему прокручивались события минувшего дня, а сон так и не приходил. Вновь и вновь думал он о мраморной стене с письменами и картинами. Битва, корабль, пожар. И последняя: детский рисунок, на котором головы троих мужчин объединены треугольником. Рисунок размашистый, небрежный — и этим не схожий с остальными, — рисунок, словно бы сделанный в крайней спешке. Уж не рисовали ли его в те минуты, когда соль заваливала башню снаружи, поднимаясь по стенам все выше и выше? Может быть, это последняя отчаянная попытка передать сообщение тому, кто найдет его? От одной этой мысли Галена бросило в дрожь. Но если дело обстояло именно так, то в чем же тогда заключался смысл сообщения?
Череду мыслей прервало возвращение Кусаки, тут же запрыгнувшего на неподвижное тело Галена в поисках удобного ложа для ночлега. В конце концов зверек пристроился и утихомирился, но Гален все еще не мог спать, вместо этого он то и дело подхрапывал, чтобы обмануть спящего дружка. Раздосадованный таким мошенничеством, Кусака слез с Галена и пристроился на сваленной в кучу одежде погибшего Дрейна. Пока бик устраивался поудобнее, до слуха Галена донесся легкий шорох, сразу же заставивший его сесть.
«Не может быть, — подумал он. — Не таким же он был идиотом!» Он спихнул Кусаку с места, оставив без внимания его протесты, и взял в руки куртку Дрейна. Понадобилось всего несколько мгновений на то, чтобы найти письмо, но оно оказалось запечатано, и Гален заколебался. Сломать печать и познакомиться с содержанием? Но не исключено, текст послания окажется зашифрованным. Его мозг отказывался принять однозначное решение. В конце концов у него хватило ума спрятать письмо; он решил продумать все еще разок на досуге, и тут пошел дождь. Он уснул под барабанную дробь дождя о полог палатки.
Переход на юг напоминал какой-то кошмар: соль развезло и люди моментально выбивались из сил. Тучи шли одна за другой; одежда археологов и соль у них под ногами не просыхали, даже когда ненастье ненадолго заканчивалось. Гален держал оба письма за пазухой, поближе к телу в надежде на то, что хоть там-то они останутся сухими. Каждый шаг стоил немалых трудов, а лагерь приходилось разбивать в сущей трясине. И все же археологи преисполнились решимости достичь южной кромки еще до наступления очередных сумерек.
