— Рэдд очнулся, — сообщил он. — И просит тебя к себе.
Ребекка поспешила в спальню постельничего. Там, держа отцовские руки в своих, сидела Эмер.
— Он вновь заснул, но он уже не тот, что прежде. — Глаза Эмер сияли, вид у нее был усталый, но радостный. — И дыхание его стало куда сильнее.
Ребекке захотелось немедленно разбудить Рэдда, но она справилась с внезапным порывом.
— Он начал просыпаться, когда случились эти толчки, — продолжила ее подруга. — Как будто дрожь земли разбудила его. А сегодня утром он открыл глаза и заговорил.
— И что же он сказал?
— Говорил он малость невнятно, — с грустью пояснила Эмер. — Сказал почему-то, что моя мать любила меня. Потом завел речь о каком-то свете или о чем-то в том же роде. Говорил почти так же безумно, как ты! Но одно он сказал со всей ясностью: ему хочется тебя увидеть. Он ведь поправится, правда? — закончила она на грани от того, чтобы расплакаться.
Ребекка поглядела на бледное безжизненное лицо Рэдда, и у нее возникли на этот счет определенные сомнения, но поделиться ими с Эмер она не имела права.
— Конечно, — ответила она. — Я уверена, что поправится. А нянюшка что-нибудь говорила?
— Стоило ему открыть глаза, она умчалась принести ему поесть, — ухмыльнувшись, сообщила Эмер. — Должно быть, она решила задать по такому случаю настоящий пир!
Веки Рэдда затрепетали.
— Подождите меня! — отчаянным голосом выкрикнул он. — Подождите меня!
— Все в порядке, отец. — Эмер пожала ему руку. — Я с тобой.
Постельничий посмотрел на дочь, в глазах у него горели боль и утрата. Но тут он вроде бы пришел в себя и ответил ей пожатием на пожатие. А потом обратился к Ребекке.
— Рад, что ты пришла, — тихим и слабым голосом проговорил он.
Выглядел он таким больным и измученным, что Ребекка вновь засомневалась в том, удастся ли ему оправиться, однако она выдавила из себя улыбку. Эмер подвинулась, позволив ей подсесть на кровать.
— И я рада, что тебе стало лучше, — сказала Ребекка со всею возможной непринужденностью, хотя слова застревали у нее в горле.
Какое-то время они помолчали, не зная, с чего начать. Обоим хотелось позабыть о былых обидах, но и тот, и другая понимали, что для начала необходимо объясниться.
— Прости, что обманула твое доверие, — начала наконец Ребекка. — Я вовсе не хотела тебя обидеть.
— Я вел себя крайне глупо, — мрачно признался Рэдд. — И просить прощения на самом деле следовало бы мне самому. Я был не прав, стараясь скрыть от тебя кое-что, но мне было страшно. Я относился к тебе как к родной дочери. И сама мысль о том, что ты можешь оказаться вовлечена в такое… — Его голос дрогнул. — Прошу прощения.
— Но с тех пор произошло столько всего, — вздохнула Ребекка.
— Да, я знаю, — перебил он девушку и уставился в потолок.
— Но откуда?
Теперь она совершенно растерялась.
— Я видел сны, — ответил он, и его исхудалое лицо озарила слабая улыбка. — Хотя, возможно, это было нечто большее, чем всего лишь сны. Я разговаривал со своей женой. Она выглядела по-другому, но голос остался тем же самым. И я все еще любил ее — после всех этих лет.
Теперь на глаза ему навернулись слезы. За спиной у Ребекки судорожно всхлипнула Эмер.
— Значит, тебе известно, какое значение имеет эта книга? — спросила Ребекка.
Со своими настырными расспросами она чувствовала себя бессердечной, но спросить и узнать было необходимо.
— Эта чудовищная книга, — с гримасой на лице пробормотал Рэдд. — Как я ее ненавижу!
— А где она сейчас? — выпалила Ребекка.
Рэдд помедлил с ответом, говорить на эту тему ему по-прежнему не хотелось. Медленно и мучительно он поднял голову и посмотрел Ребекке прямо в глаза.
— Ты прощаешь меня?
Теперь он плакал, и его голос звучал еще тише, чем раньше.
— От всего сердца.
Ребекка и сама чуть было не расплакалась.
— Пообещай мне кое-что.
— Все, что хочешь.
— Запомни, что предопределение — это не истина, — медленно произнес он. — Будущее всегда может оказаться и несколько иным.
— Я запомню, — пообещала Ребекка.
«Но где же книга?» — мысленно взмолилась она.
Голова Рэдда вновь откинулась на подушку, закрыв глаза, он вот-вот должен был опять впасть в беспамятство.
— А Эмер все еще здесь?
— Да, отец, я здесь.
— Побудь со мной еще. Ребекке надо уйти, а ты…
— Разумеется, — пообещала ему дочь.
— С тех пор как умерла твоя мать, я любил тебя сильнее всего на свете, — прошептал он. — Может быть, я не всегда показывал тебе это…
— Я знаю, отец. — Эмер становилось все труднее говорить спокойно. — Только скажи Ребекке, где книга, — тихим голосом добавила она.
— Мне нужно сказать еще кое-что, — почти беззвучно выдохнул постельничий. — Возможно, у меня не будет другого шанса. — Он сделал паузу, собираясь с последними силами. — Мне часто хотелось, чтобы вы больше походили друг на друга, но сейчас я понимаю, что вы одна другую дополняете. Я ошибался в своих попытках воспитать вас. Никому на свете не дано гордиться двумя своими девочками так, как я горжусь вами. Да и любить их сильнее тоже не дано.
Это, последнее, сделанное им признание заставило обеих подруг утратить дар речи. Слезы побежали у них по щекам. «Только бы он не умер, — внезапно устрашившись этого, взмолилась Ребекка. — Только бы он не умер». На пару мгновений даже заветная книга оказалась позабыта, но поскольку молчание затянулось, Ребекка поневоле задумалась о том, хватит ли у нее сил сказать еще хоть что-нибудь. И она вздрогнула, когда он все же заговорил — и голос его звучал тихо, но предельно отчетливо.
— Книга спрятана там, где, как мне казалось, никто не сумеет найти ее… В комнате, наполненной всяким хламом, на самом верху Восточной башни… под стопкой старых циновок…
«В моей потайной комнате!» Ребекка была слишком взволнована, чтобы оценить невольную иронию, заключающуюся в подобном выборе места для тайника.
— Только будь осторожней, — тревожно попросил ее Рэдд. — Лестница туда ненадежная, да и пол в комнате кое-где прогнил.
— Да уж как-нибудь справлюсь, — пообещала она. — И спасибо тебе. Я скоро вернусь.
Нагнувшись к Рэдду, она ласково поцеловала его в щеку.
— Да хранит тебя Паутина, — тихо вымолвил он, провожая ее взглядом.
Эмер вновь взяла отца за руку, но уже несколько мгновений спустя он уснул.
Поначалу никто не мог поверить собственным глазам. Соль оставалась неподвижной всего какую-то пару часов, а из самой глубины соляных равнин к северной кромке уже маршировало грозное воинство. Всадники с нескольких застав одновременно выехали в сторону замка, и у каждого на руках было одно и то же донесение. Получив их все, Монфор поневоле вынужден был поверить в их подлинность; случилось немыслимое и непредставимое, и его собственные сомнения на сей счет потеряли какое бы то ни было значение.
— Из глубины соли, так ты сказал? — спросил он у гонца.
— Да, сир, — ответил тот.
— И сколько же их?
