Решили здесь дождаться утра. А сейчас надо было немедленно радировать штабу о скоплении в роще немецких танков и самоходок.
По карте определяем координаты. Семен, надев наушники, отстукал радиограмму. Распределили дежурства. Все, кроме Дмитриева и Лухачева, зарывшись в солому, улеглись. Вот, свернувшись калачиком, посапывает во сне Зиганшин. Лыков громко захрапел. Лухачев то и дело сует ему кулак в бок:
— Вот затянул — не остановишь. Словно у тещи на перине.
Лыков переворачивается на другой бок и через минуту снова храпит. Привыкли ребята. В тылу врага, рядом со смертью, под нудным дождем — спят.
В ночном небе нарастает рокот моторов. Наши штурмовики. Так и есть: над рощей вспыхнули осветительные ракеты, и сразу словно тяжелые обвалы потрясли окрестность.
Славно сработали наши летчики!
Утром меня разбудил Лыков. Он указал на гребень недальнего лысого холма. Там проходило шоссе. На фоне сиреневой кромки горизонта отчетливо вырисовывались силуэты крытых грузовиков, идущих в сторону Днепра. Я насчитал шестнадцать машин. Что же делать? Передавать ли координаты движущихся машин? Ведь пока прилетят «илы», их уже и след простынет.
— А вы не раздумывайте, товарищ старший сержант, — сказал Лыков. — Машины спешат вон к тому хутору, — он ткнул пальцем в карту. — Там и грохнут их.
А ведь правильно посоветовал Андрей. Я быстро написал донесение и передал Беспалову. Тот нагнулся к приемнику.
Прекратившийся было к утру дождь в полдень опять забарабанил глухо и назойливо. Видимость стала никудышной. Окрестности затянуло туманом. Мы укрылись плащ-палаткой и прижались друг к другу. Так теплее.
Вечером прояснилось. Кое-где в просветах облаков зачернели кусочки неба с редкими звездочками. Вся юго-восточная сторона по-прежнему в розовых вспышках разрывов.
...Самое неприятное началось перед рассветом, во время дежурства Дмитриева и Лухачева. Георгий тихонько тронул меня за плечо:
— Вы спите, Пустынцев? Только что слышал голоса немцев. Наверное, связисты прошли.
Просыпаюсь мигом:
— Может, показалось?
— Нет. Вот и Борис подтвердит. Боюсь, как бы на обратном пути на скирд не набрели.
Лежим затаив дыхание. Проходит около получаса. Издали доносится неясный говор. Он все слышнее и слышнее. Немцы! Тихонько бужу остальных ребят. Те без слов понимают, в чем дело. Приготовились: Пусть только вздумают фашисты полезть на скирд! Вот они поравнялись с нами. Как громко чавкают сапоги в сырой почве! Хриплый голос негромко произносит:
— Дер криг ист ферлерен... Руссише армее комт бис цум Берлин.
Потом шаги и голоса затихли.
— О чем немцы балакали? Ты разобрал? — спросил Дмитриев.
— Жаловались, что война проиграна и что русские до Берлина дойдут, — ответил я.
— Немцы теперь на все жалуются, — заметил Лухачев. — А вот нам надо сматываться отсюда.
Да, предложение разумное.
Спускаемся вниз и долго петляем по мокрому жнивью. К рассвету добрались до пологой лощины, остановились в кустах орешника. Беспалов устало сел на ящик.
— Шабаш! От этой проклятой упаковки мозоли на горбу набил.
Утро выдалось серенькое, неласковое. Небо сплошь в лохматых тучах. Погода нелетная. Я вытащил карту. Что же это за кусты, за лощина? Как сориентироваться? Огляделся. Слева от нас, на холме, маячило какое-то село. До него около полутора километров. Рядом с ним рощица. Так вот оно что. Мы северо- западнее деревни Пушкаревки.
Заросли орешника тянулись вдоль балки. Их надо разведать. Посылаю Лыкова и Зиганшина.
Проходит полчаса, час... От посыльных ни слуху ни духу. А что, если нарвались? Попали в какую- нибудь заварушку? Горячий этот Ахмет!
Внезапно в кустах что-то завозилось, треснула ветка. Мы насторожились.
— Свои! — Из-за кустов показалась статная фигура Лыкова. Вид у ребят встревоженный.
— Прошли метров пятьдесят по орешнику, — начал Андрей, — пересекли речушку, слышим — разговор впереди. Подползаем потихоньку. И что же? Орешник дальше вырублен. Орудия торчат. Видать, недавно установили.
Сообщение ребят важное. Я развернул карту и обомлел: батарея немцев разместилась в верхнем углу квадрата шифрованной карты, где наша стоянка. Мы можем попасть под огонь своих пушек.
Несколько секунд длилось тягостное молчание. Бойцы в упор уставились на меня.
— Чего же теперь предпринимать, старшой?
— Передать в штаб координаты новой батареи.
А в душе тревога, чуть недолет — нас заодно с немцами похоронят. И все-таки в эфир летит радиограмма: «В районе квадрата шесть артбатарея. Дайте огоньку».
Проходят томительные минуты. Вот сейчас хрястнет — и амба тебе. Косточек не соберешь.
Первые два снаряда грохают совсем близко от нас. В воздухе верещат осколки.
Попов по рации дает поправки. Следующие снаряды накрывают цель. Мы вздыхаем с облегчением.
Под вечер Семен принял из штаба короткую, волнующую радиограмму: «Поздравляем успешным выполнением задания. Возвращайтесь в часть».
Как окрылили и обрадовали нас эти слова!
— Братцы! — воскликнул Лыков и бросился обнимать всех. — Да ведь это нас сам генерал поздравляет!
С наступлением темноты мы стали осторожно продвигаться к своим. Миновали лощину, вышли к проселочной дороге. Вдоль дороги мелькнул желтый огонек. Притаились. Что же это могло быть?
— Наверное, какой-нибудь фашист со своей машиной забуксовал, — шепотом высказал предположение Лухачев.
Свернув с дороги, незаметно подкрались к огоньку. В сумраке ночи нечетко выделялась человеческая фигура. Это был немец-мотоциклист. В левой руке он держал электрический фонарик, а правой ковырял отверткой в заглохшем моторе. Он так был поглощен работой, что не заметил нашего подхода.
— Хенде хох!
Мотоциклист испуганно поднял вверх руки. Поздно ночью с «языком» мы вернулись к своим.
Дни, полные незабываемых событий
Когда-нибудь потомки наши развернут пожелтевшие страницы дивизионных многотиражек, боевые листки, написанные в окопах, и встанет перед ними живая летопись войны... Тысячи безымянных высоток, прошитых пулями, отбитые у немцев хутора и села, десятки больших и малых рек, форсированных под шквальным огнем... Но легендарная днепровская эпопея, бои за плацдарм останутся ярчайшими в этой летописи.
Мы на Правобережной Украине. Здесь каждый метр обильно полит кровью наших солдат, перепахан снарядами, авиабомбами.
Наш Степной фронт с 20 октября переименован во Второй Украинский.
Продолжается великое наступление...
И часто на привале секретарь парторганизации Спивак, собрав вокруг себя бойцов, знакомит их с очередной сводкой Совинформбюро. Сводки сейчас радостные. Гитлеровцев бьют и в хвост, и в гриву. Освобождено много населенных пунктов.
— Да ты про наш фронт сказывай, — нетерпеливо спрашивают бойцы. — Про нас почитай.
И голос чтеца, глуховатый, с сильным украинским акцентом, захватывает слушателей:
