не дает твоим гостям лошади!
Блендорф расслышал слова полковника и тоже поспешил к Полине.
– Пожалуйста, фрейлейн Полина, не тревожьтесь! Я бесконечно сожалею, что из-за меня заварилась такая история и устраняю себя от охоты! Меня только возмущает, что вы предоставлены произволу грубого человека и что я не могу заступиться за вас!
Полине казалось, что она унижена перед своими слугами и предана на посмеяние знакомых через самовольство человека, который в глазах ее круга был не более, как старший из слуг.
Публичное унижение было невыносимым для гордой девушки, а тут еще насмешливо-грустная речь Блендорфа вдобавок.
Не слушая предостережений барона Рихарда, умолявшего ее не торопиться и спокойно разобраться во всем, Полина знаком подозвала к себе опекуна.
– Г-н Геллиг, – звенящим голосом проговорила она, – я вам очень благодарна за ваши прежние услуги, но не могу одобрить вашего поведения относительно этих господ! Обязанности вашей должности, очевидно, не согласны с обязанностями моего положения в обществе! Поэтому я должна выбрать себе другого помощника, который умел бы совместить и то и другое! Благодарю вас за службу и увольняю от нее теперь же!
– Не собираюсь протестовать, – холодно ответил Геллиг. – Но позвольте все же заметить, что лошадь, о которой идет речь, продана, и деньги получены! Я обязан предупредить вас, чтобы потом не вышло недоразумение из-за злоупотребления чужой собственностью! Я слагаю с себя ответственность за это перед вами и теперешними владельцами лошади!
Поклонившись, Геллиг, не дожидаясь ответа, подошел к своей лошади и минуту спустя выехал из ворот замка.
Тягостное молчание, воцарившееся после ухода Геллига, нарушил полковник:
– Молодец Полина, что избавила нас от этого грубияна! – воскликнул он.
– Желаю, чтобы ей не пришлось каяться в совершенной глупости! – заметил барон Рихард, нахмурив брови.
А Полине и так уже было не по себе…
Ей было тяжело сознавать, что страшное слово вырвалось у нее, и грустно, что она не могла взять его назад.
– Каяться, – фыркнул полковник. – Люди, не знающие тебя, Рихард, могут подумать, видя твое баснословное предпочтение этой деревенщине, что у тебя одни вкусы с ним! И одинаковые воззрения.
Барон выпрямился во весь рост.
– Надеюсь, – сказал он вызывающим тоном, – что никто, близко знающий меня или нет, не заподозрит, что у меня на чужую собственность существуют иные воззрения, чем у этого человека!
– О, дядя Рихард, какой жестокий упрек! – вскричала Полина, побледнев.
– Ты почувствовала это? Я рад, так как этот упрек предназначался тебе! Они – мужчины, и мне нечего с ними спорить! – заметил барон Рихард и с горечью прибавил: – Нечего сказать, хорошая слава пойдет про владелицу Геллерсгейма, что она угощает своих гостей чужой собственностью и что здесь при покупке лошадей надо быть очень осторожным.
– Браатц! Ты оспариваешь мое мнение, – начал полковник с оскорбленным видом, – и я должен просить тебя…
– Не делай из себя дурака! – оборвал его Рихард. – Тебе давно известно, что наши взгляды противоположны! К тому же нам обоим идет шестой десяток, и нам поздно меняться! Но Полина – ребенок, и я должен высказать ей свое мнение! Я думаю, ты, Герштейн, не станешь отрицать, что наши с тобой права на нее равны!
Полина, не обращая внимания на присутствующих, порывисто бросилась дяде на грудь и крепко обвила его руками. Но барон ласково отвел ее руки и сказал:
– Нужно сказать слугам, кто теперь будет распоряжаться вместо Геллига.
– Мог бы я! – пробурчал полковник. – Но проклятое завещание… Нужно было бы отдать этого человека под опеку, прежде чем он успел наделать непоправимых дел!
– Но тогда тебя не было бы здесь, любезный Герштейн! – иронически заметил барон.
– Дядя, что ты мне посоветуешь в отношении слуг? – боязливо задала вопрос Полина.
– Самое лучшее, если ты сама отдашь им приказание: тогда никто не попадет в ложное положение!
– Но к кому же мне обратиться?
– Зачем ты спрашиваешь, Полина? Кто умеет действовать так быстро и так самостоятельно, тому не нужен совет старика! – укоризненно проговорил Рихард.
Полина содрогнулась, но старое упрямство взяло в ней верх и, переменив тон, она сказала ясным голосом, обращаясь к Блендорфу:
– Г-н Блендорф, вы часто говорили, что желали бы быть моим защитником, так как вам не нравился образ действий моего управляющего, вы можете быть им!
– Бесценная фрейлейн! – воскликнул он, изумленный и восхищенный. – Я постараюсь быть достойным этой чести!
– Нам нужен именно такой управляющий, который умел бы понимать, кто господин и кто слуга! – заметил полковник, довольный таким оборотом дела. – Блендорф сумеет заставить признать только свою волю!
– И, в свою очередь, будет знать только волю своей победительницы! – вставил Блендорф.
Но лицо Полины уже снова потускнело: ей предстояло объявить слугам про перемену, происшедшую в Геллерсгейме.
Дворецкий и двое слуг стояли при лошадях и заняты были разговором со стариком Антоном, лакеем Геллига, стоявшем в дверях конюшни на руках с визжавшей собакой.
– Я должна объявить вам, что вместо г-на Геллига управляющим имения будет господин Блендорф! Теперь вы будете повиноваться его приказаниям!
– И с должным почтением должны относиться к приказаниям г-на фон Герштейн! – прибавил Блендорф, и сияющий полковник поспешил пожать ему руку в знак признательности.
– Вывести Альманзора из конюшни? – спросил кто-то из слуг.
– Конечно! – ответил Блендорф.
И барон Рихард мог торжествовать: по лицу Полины промелькнула тень! Видно было, что она не того ожидала от Блендорфа.
– Я тоже могу остаться, фрейлейн? – спросил наглый рыжий парень, уволенный Геллигом.
Вся кровь Полины возмутилась.
Она окинула слугу взглядом и высокомерно переспросила:
– Остаться?… Ни в коем случае! Непослушные слуги мне, как и г-ну Геллигу, не нужны! Вы должны покинуть замок до возращения г-на Геллига!
– Сильно пострадала собака? – спросила Полина старика Антона.
– Нога отдавлена! А г-н Геллиг поторопился уехать, не подумав о своей любимице! – проворчал старик, поглаживая собаку, которая перестала визжать и смотрела на него умным взглядом.
– Бедное животное! – сказала Полина. – Я пошлю за ветеринаром, чтобы скорее поправить ногу!
– Но зачем, фрейлейн, – возразил Антон.
– Как зачем? – удивленно воскликнула девушка. – Но ею так дорожит господин Геллиг.
– О, я не то хотел сказать! – успокоил ее слуга. – Не надо приглашать ветеринара, потому что я сам все сделаю не хуже его!
– Тогда, пожалуйста, позаботьтесь о бедняжке, а я пришлю ей корзину с мягкой подушкой, – сказала Полина, уходя.
Вернувшись в свою комнату, она бессильно опустилась на софу. На душе у нее было тоскливо и горько.
Мучимая сомнениями и стыдом за все происшедшее, Полина опустила голову на подушки, и невольные слезы оросили ее лицо.
