«старлей»). Некоторые ходили капитанами до старости, а другие получали это звание только перед увольнением по выслуге лет, но в отделе их всегда вспоминали как вечных «старлеев» (капитанами они были только в своих пенсионных удостоверениях). А Жилову было всего двадцать восемь, и останавливаться на этом он не собирался.
В юности ему не раз приходила мысль о том, чтобы сменить имя на Глеб, и тогда, если подкорректировать ударение в фамилии, он был бы не Александр Жилов, а Глеб Жилов. Но, помня, как его наставлял отец («мы мужики жилистые, потому и фамилия у нас такая — Жиловы»), решил, что фамилия у него не такая уж плохая, не то что у начальника их отделения подполковника Мухокрыла, а сделать ее славной — это уже зависит от него, а значит, — вопрос времени. Надо только честно служить, что он и делал. Его уже хорошо знали в отделе и даже в городском управлении как надежного сотрудника, даже несмотря на то, что особенно громких дел ему пока не попадалось. А какой следак не мечтает, что однажды ему удастся раскрыть какое-то преступление века, поймать десятилетие скрывавшегося маньяка или крупного вора типа Горбатого или Фокса из «Места встречи…». Правда, таких сейчас почти не водилось— воровской мир сильно обмельчал, и даже те, что ходили «в законе», когда он сталкивался с ними в допросной, на поверку оказывались какой-то уголовной вшивотой, и ни журналистов, ни телевизионщиков они не интересовали. Короче, с громкими делами Александру пока не везло.
А сегодня день начался хорошо. Жилова давно удивляло, почему это в Питере или в Екатеринбурге и даже в каких-то заштатных «мухосрансках» педофилов ловят целыми пачками, и почти каждый день по всем каналам показывают интервью следаков, а у них в этом плане — полная тишина. И вдруг такая пруха! Конечно, майор- десантник— это не депутат. С депутатом было бы круче. Но все равно, это уже кое- что… Кавалер орденов и медалей, участник боевых действий, был ранен, даже представлялся к званию Героя России — и вдруг педофил. Это тебе не какой-то бомжара, преступления которых уже давно никого не интересовали…
Перед ним лежали заявления от двух законных представителей двух несовершеннолетних. По поводу одной из заявительниц он сомневался— эту можно купить. Она за этим и пришла — припугнет, поклянчит денег, а потом заберет заявление и откажется. Зато вторая точно пойдет до конца. И он сел писать представление на арест…
За сутки до этого
Наташа Кузина
Наташке таки стало плохо, но уже дома. Ее не просто стошнило от водочного коктейля — два часа ее выворачивало наизнанку. Мать сразу уловила запах алкоголя и вначале отходила ее веником, но потом почувствовала, что дело плохо, и вызвала скорую. Пожилая фельдшерица покачала головой, пошамкала губами, но капельницу поставила и денег взяла по- божески. А когда дочь протрезвела, состоялся первый допрос с пристрастием — с мокрой тряпкой в руке, которая сменила веник. Обколотая и еще не до конца протрезвевшая Наташка отвечала как на исповеди.
— С кем пила, сучка?
— С Олеськой и дядькой каким-то.
— Я тебе говорила, чтобы я тебя вообще не видела рядом с этой блядью? — продолжала допрос мать, размахивая зажатой в руке тряпкой.
— Говорила…
— Что за мужик?
— Не знаю, Леша какой-то. Мы с ним на машине катались…
— На какой еще машине?
— На его машине.
— Какая машина, марка какая, номер помнишь?
— Нет, Олеська знает.
— Откуда водку взяли?
— Мужик этот денег дал и послал Олеську купить.
— А ты зачем пила?
— Жарко было, а она холодная.
— Потом что было? Куда ездили?
— В парк, к аттракционам.
— Он к тебе приставал? Было что-то?
— Нет, я вообще сзади сидела…
— А с Олеськой он что делал?
— Я не знаю.
— Что же он просто с вами сидел, поил водкой и ничего не говорил? Отвечай, сучка!
— Они с Олеськой что-то про трахаться говорили, я плохо слышала, музыка играла.
— Так что — они там трахались? Прямо при тебе?
— Нет, она что-то сказала, что мать убьет или в милицию заявит…
— А ты, дура, почему не убежала?
— Да я просто сидела, я ж пристегнутая была, он меня пристегнул.
— А ты что, отстегнуться не могла?
— Я не знаю как, пробовала. Но он же меня не трогал.
— Почему не убежала — я спрашиваю?
— Так он нас запер в машине.
— А людей почему не позвала?
— Так там и не было никого, аттракционы в понедельник не работают.
— Что потом было?
— А потом он нас отвез назад. Вот и все.
— Точно все рассказала?
— Все.
— Ладно, лежи пока. Я к Олеськиной матери схожу.
Олеся Куракина
Олеська спала. После прогулки с Лешей ее где-то угостили еще пивом, и разбудить ее было не просто. В ход уже пошел не веник, а отцовский ремень, но соображать от этого яснее Олеська не стала. Правда, в процессе перекрестного допроса двух разъяренных матерей она подтвердила все факты: да, катались; да, давал деньги; да, пили алкогольный коктейль; да, говорили про трахаться; да, запирал в машине. А когда мать, охаживая маленькую пьянчужку ремнем, в сотый раз спросила: «Так было что-то, шалава ты беспутная?», — Олеська возьми и ляпни, чтобы отвязались: «Ничего не было. Просто член свой показывал». Как ни странно, после этого от нее отстали, и обе женщины ушли на кухню, обсудить, что делать дальше… В милицию решили пойти завтра утром…
Капитан Жилов
Капитан отложил все дела, аккуратно разгладил лежавшие на столе заявления от матерей потерпевших и начал писать «Постановление о привлечении в качестве обвиняемого». Нет нужды приводить весь этот документ в полном объеме, поэтому процитирую только главное так, как это излагалось следователем.
«…В июне 2012 года у Лакина А. А. возник преступный умысел на совершение развратных действий
