поступают».
Опыт разведчика подсказывал мне, что ликвидация Милана Ректориса не находится в причинной связи с моим появлением на сцене.
Я выбрался из Роттердама. Мимо мелькали ветряные мельницы, на зеленых пастбищах уныло стояли под дождем черно-белые коровки в непромокаемых куртках.
На сто пятом километре я остановился у дорожного знака. Впереди стоял бледно-желтый «ситроен», и возле него расхаживала блондинка в застиранных джинсах. Она спросила, нет ли у меня случайно карты Восточной Фрисландии.
Я ответил, что могу предложить ей комплект дорожных карт, выпущенный швейцарским издательством «Мигрос». Несколько минут она листала его. На одной из карт «на остановилась, провела по ней пальцем. Потом, поблагодарив, вернула мне, села в машину и уехала в направлении Венлоо.
Я полистал комплект и на 217-м листе обнаружил клочок папиросной бумаги с комбинациями пятизначных чисел.
Через четверть часа я выбросил в мусорную урну книжонку — обычный детектив, какие продаются во всех табачных киосках. Он служил мне одноразовым шифровальным ключом. Я еще раз перечитал расшифрованное сообщение Центра, переданное мне блондинкой, и чиркнул зажигалкой. Листок скорчился в пламени. Связь работала бесперебойно. В Прагу тоже неслось уже мое сообщение об убийстве доктора Милана Ректориса. А я мысленно повторял приказ Центра:
«Путешественнику.
Немедленно приступить к реализации варианта А. Использовать по собственному усмотрению любые средства.
Уход — по трассе «Неман». Остерегайся короткого замыкания. Личность посетителя установлена — это Джон Д. Симпсон, руководящий сотрудник центрального управления.
Географ».
Одно было обидно: средства, названные в шифровке «любыми», не конкретизировались. Выражение «остерегайся короткого замыкания» было условленным: на связного выходить только в крайнем случае.
И наконец, если в Прагу послали господина Рика, или, точнее, Симпсона, занимающего в аппарате ЦРУ руководящий пост, значит, ведется крупная игра. вал, что к чему. И у меня совершенно определенно получалось, что на ту роскошь, которой она окружена, никак не может хватить даже высокого оклада Бобина. Эта дама, вышедшая из семьи, где папаша был мелким лавочником, а мамаша — мелкой шляпницей на Виноградах, должна иметь и, определенно, имеет еще какой-то источник дохода.
Как она может объяснить, откуда у нее такие деньги? Наверное, никак. Бобин всегда был непрактичным. Его финансовые амбиции, должно быть, и в самом деле не превышали тех десяти крон, которые были ему нужны на пиво и сосиски, как говорил мне профессор Плигал.
И пока я об этом размышлял, мне показалось, что Гайе ван Заалм подмигнул Гане Шульцовой, и она после продолжительной паузы ответила:
— А не хотели ли бы вы сами изложить Мартину все это? Возможно, он вам скорее поверит.
Я пожал плечами:
— Это трудно сделать. Откровенно говоря, мне бы не хотелось.
Она повернулась в кресле и, положив мне на плечо руку, пристально посмотрела на меня. У нее были большие, темные и словно бы затуманенные глаза, которые, определенно, сумели многим вскружить голову.
— Ну а если я вас попрошу об этом?
— Послушайте, ведь это такие сложные вещи. Я знал Бобина, когда он помогал мне писать контрольные по математике в оплату за сочинения по чешскому.
Она рассмеялась. Коротко, звонко.
— И должно быть, вместе бегали за девушками? Так вы в самом деле не хотите навестить моего супруга?
Я уже сказал господину ван Заалму, чтобы мое мнение Бобину передали вы. И вообще господин ван Заалм больше меня повинен в том, что я побеспокоил вас и причинил Столько хлопот, пью ваше виски и наслаждаюсь вашим милым обществом. Я сам едва ли бы отважился на это. Честно говоря, мне не хочется возвращаться к тому, что было. Я живу тем, что есть и что будет. Завтра. Послезавтра. Через месяц, через год, через пятнадцать лет…
Гана Шульцова, урожденная Загорова, не выпускала моего плеча. Она сжала его еще крепче, не отрывая от меня взгляда.
— Так вы не хотите помочь моему мужу? Мартин о вас часто вспоминает. И я уверена, что, увидев вас и убедившись, что вы также покинули Чехословакию и приехали сюда, он сразу же согласится, что возвращаться не следует. Прошу вас, давайте встретимся завтра, возле санатория, а? Я хожу обычно с Мартином на прогулку. И, гуляя, вы сможете поговорить друг с другом. Это лучше, чем в больнице. Завтра в два часа, хорошо? Я могу на вас положиться?
— Сударыня, был бы рад вам обещать, но я не хозяин своего времени. Фирма платит мне по- королевски щедро, но вовсе не за мои личные дела. Она требует от меня работу, исполнения служебных обязаннестей. А их уйма… Я не знаю еще, как у меня завтра со временем.
— Но нельзя же отказывать даме, если она так просит! — напустился на меня ван Заалм. — По крайней мере, в Голландии это правило сохраняет свою силу.
— А вы прежде бывали в Голландии? — обратилась ко мне Шульцова.
Я махнул рукой.
— По меньшей мере раз пять, сударыня.
— Почему же вы тогда ни разу не зашли к нам?
Я улыбнулся:
— Просто не предполагал, что вы с Бобином уехали именно в Роттердам. Не зашел бы я к вам и сегодня, не расскажи мне о вас случайно господин Гайе ван Заалм.
— Тогда я приношу благодарность господину ван За-алму. За его здоровье! — подняла бокал Шульцова.
Мы выпили.
Гайе ван Заалм налил себе уже в который раз почти полный стакан неразбавленного виски.
В конце нашего визита я обратился к Шульцовой:
— Не поможете ли вы мне довести Гайе до машины?
Она рассмеялась. Хрипловато.
— С этой каланчой вам пе управиться. Я-то уж его знаю. Положите его лучше па постель Мартина.
У Шульцев, оказывается, были две отдельные спальни. Интересная деталь. Она свидетельствовала, что Бобин и его жена жили рядом как два чужих, видимо, человека. Умозаключение профессора Плигала относительно того, что Мартин Шульц был привратником, открывавшим своей жене дверь в общество, куда сама она никогда бы в жизни не смогла попасть, подтверждалось.
Я протащил Гайе ван Заалма по узкому коридору до угловой комнаты, где помещалась спальня Мартина, и там улояшл его на тахту. Включил свет в плафонах и настольную лампочку, снял с ван Заалма пиджак.
— Сейчас я принесу ему пижаму Мартина, — сказала Гана Шульцова.
— Пожалуйста, останьтесь здесь еще минуту, сударыня! Я выну из карманов пиджака то, что там у него лежит. Это дело деликатное, лучше, когда есть свидетель.
— Фу, вы настоящий формалист! — удивилась она.
— Нет, я юрист! Всего лишь юрист, возразил я. — У нас такой порядок, и в этих делах проявляется наша профессиональная щепетильность.
Я шарил в карманах его пиджака. В правом были две связки ключей. Мне легко удалось отличить те, что были от конторы (по двустороннему ключу от сейфа), и те, что были от квартиры (ключ от французского замка почтового ящика). И вот эта вторая связка исчезла в моем рукаве.
Я решился на такую рискованную, но, по-моему, крайне необходимую ночную акцию.
