воздух.
Я невольно думал об этом, хотя мысли мои должны были быть заняты чем-то совершенно иным. И поступал я, как поступает любой пешеход, вынужденный ожидать под проливным дождем: поднял воротник плаща, зажал сигарету в кулак и расхаживал взад и вперед.
Три шага вперед.
Три шага назад.
Я расхаживал по тротуару у моста через Маас, и при каждом повороте моим глазам открывались стены психиатрической больницы из красновато-коричневых глазурованных кирпичей. Это была не фешенебельная «Больница милосердных братьев», руководимая главным врачом, начавшим свою медицинскую карьеру в террористической организации «Иргун цвай леуми», а заурядная городская психиатрическая клиника, последнее пристанище алкоголиков, наркоманов и людей, не выдержавших безумного темпа современной жизни.
Дождь лил безбожно. Я находился на расстоянии двух тысяч километров от родины и стоял, точнее говоря, топтался у самого порога возложенной на меня операции. Все, что происходило до сих пор, было всего лишь прелюдией: изнурительной, истощающей физически и духовно, но все же лишь прелюдией.
«Неужели он не придет?» — спрашивал я себя.
Должен прийти. Ведь здесь его постоянная работа, и он даже понятия не имеет, что я его жду. Возможно, он просто где-то задерживается. Я взглянул на часы. Было половина пятого. Я снова принялся расхаживать.
Кто не умеет ждать, тому печего делать в разведке. Лил дождь, и текли минуты. Было пять, когда он наконец появился в проходной психиатрической лечебницы. Я видел, как он чуть припадает на правую ногу, которую сломал еще несколько лет назад, бегая на лыжах.
Вот он на минуту остановился, снял забрызганные дождем очки в квадратной черной оправе, протер их и направился к автостоянке. Это и был доктор медицины Милан Ректорис. Когда-то в прошлом — научный сотрудник одного из ведущих исследовательских институтов психиатрии в Чехословакии, а ныне эмигрант и рядовой врач роттердамской городской лечебницы. Насколько я знал, эмиграция, в которую он кинулся, как в омут, лишила его практически всего: научной работы, перспектив и душевного покоя. Установить, что с ним дело обстояло именно так, а не иначе, было нетрудно.
— Добрый день, пан доктор! — обратился я к нему.
Ректорис остановился,’ пораженный обращением на чешском языке, и, уставившись на меня, заморгал глазами за толстыми стеклами очков.
— Вас приветствует Мирен! — четко произнес я-затем его давний пароль.
Ну, как он — отреагирует? Или сделает непонимающий вид и мне придется прибегнуть к более жестким мерам?
Ректорис переступил с ноги на ногу и произнес отзыв:
— Какой Мирек? Я их знал много.
Итак, все, кажется, становилось на свое место.
— Мирек из Шарки, пан доктор.
Он наклонил голову.
— Значит, вы все-таки меня нашли?
В его голосе слышались удивление и покорность.
— Кого мы хотим найти — того мы всегда находим, пан доктор, — ответил я.
Он подтянул узел модного галстука.
— Стало быть… он запнулся; слова, казалось, застревали у него в горле. — Стало быть, вы не забыли?
— Нет, не забыли. Ни хорошего, ни плохого, что вы когда-то совершили.
Милан Ректорис взглянул на меня исподлобья.
— Чего же вы от меня хотите?
— Пан доктор, не будем стоять тут под дождем. Садитесь в свою машину и поезжайте в кафе роттердамского яхт-клуба на Беерманстраат. Вы знаете, где это?
Он утвердительно кивнул.
— Там займите столик или, еще лучше, отдельный кабинет, где бы нас никто не беспокоил. А я поеду вслед за вами. Только не пытайтесь скрыться от меня. Это вам чертовски дорого обойдется.
Я сел в свою машину, и двинулся за его «рено» в направлении тоннеля, именуемого Бенилюкстуннель, который проходит под Маасом. «Нет, — убеждал я себя, — он не станет пытаться от меня ускользнуть».
И вдруг машина доктора Ректориса пропала из виду, затерявшись где-то в потоке автомобилей. Передо мной светились теперь два задних фонаря какого-то черного «линкольна». Они смахивали на громадных размеров бычьи глаза. И тут через его лобовое стекло, напоминавшее по величине витрину небольшой лавки, я заметил шедшее впереди «рено» Ректориса.
Привычно ведя машину, я размышлял об этом человеке. Он вряд ли заслуживает большого доверия. Нашим тайным сотрудником он стал козда-то после допущенной «сделки с совестью». По правде говоря, в нашей работе иногда подобные люди бывают нужны, но ни один разведчик руку за них в огонь не положит.
Наш сотрудник, йоторого я посетил перед своим отъездом и который занимался Ректорисом после его эмиграции, узнав о моем намерении использовать его, сделал кислую мину. Иными словами, он был настроен скептически и недвусмысленно дал мне понять, что Ректориса, по его мнению, можно использовать лишь в крайнем случае и притом со значительным риском для дела.
Сомневаться в его мнении не приходилось. Но разве случай, начало которому положило письмо доцента, инженера, кандидата наук Мартина Шульца, не был крайним? И связанным с риском, далеко выходящим за пределы обычного?
— Я же не говорю, что вы должны получить там должность.
— Так чего же вы хотите?
— Надо думать, консультации между врачами — дело обычное, вероятно, и здесь тоже, не так ли?
Ректорис кивнул.
— Вам знакомо имя Иаан Паарелбакк?
— Да кому же из медиков оно здесь не знакомо? Он читает лекции, много публикуется в специальной прессе.
— А обратиться к нему за консультацией вы могли бы? — Я взглянул на собеседника в упор.
— Пожалуй. Наш главный врач, кстати, на прошлой неделе консультировался у Паарелбакка по поводу случая кататонии.
— И он принял вашего главного без особых сложностей? Или он строит из себя недоступного авторитета?
По бару протопала группа яхтсменов в исландских свитерах, коротких брюках «гольф» и носках из грубой шерсти, всунутых в матросские башмаки. Это были крепкие, шумливые и беззаботные парни.
— Существуют две категории авторитетов, — изобразив на лице улыбку, «йветил доктор Ректорис. (Впрочем, это была скорее не улыбка, а какая-то кривая ухмылка.) — Одним нравится, когда их просят, другие сами охотно набиваются в консультанты.
— К какой же категории относится доктор Иаан Паарелбакк?
Ректорис снова ухмыльнулся:
— К смешанной, вернее, и к той, и к другой. Он заставляет упрашивать себя, чтобы о нем побольше говорили, но порой и сам охотно берется консультировать.
Я покачал головой. Вот уж совсем не то свойство, которое можно бы ожидать от выходца из террористической сионистской организации, после окончания университета пошедшего на службу в ЦРУ. Или, напротив, это продуманная деталь общего прикрытия: публичные выступления, частые появления в обществе, встречи с коллегами по профессии помогают отвлекать внимание от второй, тайной, миссии доктора Паарелбакка.
