отдавая себе отчета, она вцепилась в Филиппа. Когда кончик его языка проник в глубину ее рта, Одри овладело столь сладостное чувство, что ей захотелось навсегда остаться в этих чарующих волнах физического наслаждения, захлестнувших ее.
Она ощущала трепет каждой клеточки своего тела. Бушевавший внутри пожар страсти требовал немедленного выхода. Одри не противилась искушению — просто почувствовала его и подчинилась.
Столь же внезапно Филипп отстранился, и, когда Одри открыла глаза, первое, что она увидела, была язвительная усмешка Филиппа.
— Я снова допустила промах? — жалобно спросила девушка, отчаянно пытаясь совладать с собой и поверив наконец, что Филипп Мэлори действительно поцеловал ее. — Ведь вы сделали это только потому, что мне стало страшно при взлете, да?
— Максимилиан вправе ожидать, что помолвленная пара время от времени обменивается поцелуями, — невозмутимо откликнулся Филипп.
Одри же казалось, что Максимилиан был бы шокирован, если бы они обменялись страстным поцелуем в его присутствии. Страстным? Нет, только не с Филиппом, подумала она, почувствовав, как внутри все переворачивается. Филипп явно не придал никакого значения этому поцелую, для него он что-то вроде репетиции. Его, наверное, даже возмутило, что я вложила в него такую страсть, словно мы действительно влюбленные.
— Думаете, я испытала огромное удовольствие от вашего поцелуя? — От смущения Одри старалась не смотреть на Филиппа, но была полна решимости объясниться. — Вы застали меня врасплох… Полагаю, при вашем опыте в такого рода делах мое поведение не стало для вас сюрпризом, хотя для меня сродни эксперименту…
— Пожалуй, нам лучше отложить этот разговор, — буркнул Филипп.
Одри повернулась к нему лицом, веселая улыбка заиграла на ее губах.
— Вы не понимаете. Если даже вам удалось доставить мне удовольствие, могу представить, в какой экстаз приведет меня Келвин!
Воцарилась зловещая тишина. Филипп молча сверлил Одри потемневшими от гнева глазами, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Напряжение росло, и Одри насупилась.
— Я просто хотела убедить вас, что вовсе не вела себя глупо потому, что вы мне нравитесь, ну или что-то в этом роде… Я хочу сказать, что вы мне не можете нравиться… вы такой… — Она запнулась, поняв, что в своем импульсивном желании объясниться зашла слишком далеко.
— И какой же я? — с убийственной улыбкой спросил Филипп.
Одри с трудом проглотила слюну, от страха мурашки побежали у нее по спине.
— Вы такой… такой отстраненный… вам до меня нет никакого дела.
— Ты вовсе не это собиралась сказать.
— Я, кажется, снова лезу туда, куда не следует, — поспешила заметить Одри.
— Так какой же я?
А, была не была! — решила Одри.
— Холодный, самовлюбленный, бесчеловечный.
— А ты вдруг стала на удивление… откровенной, — пробормотал Филипп.
Одри, не понимая почему, затаила дыхание. В этот момент, нарушив напряженность момента, прозвучал веселый голос стюарда:
— Командир самолета интересуется, не хочет ли мисс Флетчер посетить кабину пилотов, сэр.
Филипп высокомерно кивнул.
— Полагаю, мисс Флетчер будет просто счастлива. Только ничего там не трогай, Одри, и ради бога не споткнись!
Услышав смешок стюарда, Одри покраснела и поднялась с кресла в полной уверенности, что Филипп и не думал шутить.
Когда в Ницце, Одри покинула самолет, от ее бодрого настроения не осталось и следа. Суровая действительность вдруг со всей серьезностью заявила о себе.
До сих пор она, малодушничая, старалась не думать о предстоящем ей в конце пути маскараде: ее радовало, что она проведет время в обществе Максимилиана, к которому относилась с огромной симпатией. Как жаль, что он серьезно болен!
Но теперь, следуя за Филиппом по залам аэропорта, Одри ненавидела себя за то, что ей предстоит участвовать в обмане, идущем вразрез с принципами, которые она привыкла уважать с детства. От неминуемой перспективы лгать такому искреннему и доверчивому старику, как Максимилиан, Одри мучилась и очень нервничала. Разве сможет она смотреть Максимилиану в лицо и лгать?
— Одри! — Вернувшись, чтобы поторопить ее, Филипп положил руку на плечо девушки и развернул в нужном направлении. — Черт! Ты разве не заметила, что отстала от меня?
— Нет…
Выйдя из здания, Филипп с видом пастуха, мужественно прогнавшего стадо глупых овец через переполненный аэропорт, втолкнул Одри в ожидавший их лимузин.
Оторвавшись от своих тяжелых раздумий, Одри почувствовала, как Филипп застегивает на ней ремень безопасности. Стиснув зубы, он затягивал его, как, должно быть, средневековый тюремщик заковывал в кандалы готового к побегу узника.
— Теперь сиди и не двигайся.
— Куда я могу деться?
— И убери с лица скорбное выражение. Страдать по Келвину тебе запрещено! Тебе предстоит играть роль, и, хотя я не жду, что тебя удостоят «Пальмовой ветви», мне все же хотелось бы видеть на твоем лице хоть немного радости.
— Но я вовсе не думала о Келвине! Уж если хотите знать, я волновалась, как буду лгать Максимилиану…
— Оставь это мне.
— Да, вам это удастся намного лучше, — без малейшего намека на ехидство согласилась Одри.
В глазах Филиппа появились злые искорки.
— Не понимаю, как я еще не задушил тебя, — дрожащим от ярости голосом признался он. — Никогда не думал, что смогу столько сдерживаться.
— Господи, да чем я заслужила подобное отношение?!
Филипп медленно разжал стиснутые в кулаки пальцы.
— Ты хочешь знать… ты действительно этого хочешь?
Он и впрямь кипит от ярости, с тревогой поняла Одри, уставившись на него широко открытыми голубыми глазами.
— Во-первых, ты ничего вокруг себя не замечаешь. Во-вторых, ты брела по аэропорту, как безмозглая курица. В-третьих, ты все еще ведешь себя так, словно я твой начальник. Когда именно ты все-таки соизволишь изображать мою невесту? Пока ты хихикала с моими пилотами и примеряла их фуражки, я слышал, как ты трижды назвала меня мистером Мэлори. В-четвертых, у тебя не все в порядке с нервами…
— С нервами? — дрожащим голосом переспросила Одри.
— Ты либо в приподнятом настроении, либо готова рыдать по пустякам! Золотой середины нет, ты не можешь нормально, спокойно себя вести.
— Моя жизнь в последнее время была далеко не нормальной, — обиженно заметила Одри, чувствуя, как в горле у нее появился комок.
— И пятое, — прорычал Филипп в ответ на немой упрек в ее наполненных слезами голубых глазах, — мне не нравится, когда меня не замечают.
Как избалованный ребенок, убежденный, что весь мир вращается вокруг него, подумала Одри. К счастью, она не произнесла этого вслух, но ее так и подмывало сказать: не припоминаю, чтобы желание вступить со мной в беседу. Конечно, он не ожидал, что она будет сидеть рядом, храня полное молчание, и ждать, пока к ней соизволят обратиться.
— Вы ошибаетесь, говоря, будто я вас не замечала. Мне просто показалось, что вы предпочитаете,
