Свободно сложив руки на груди, Грейс спокойно ответила:
— Благодарю вас, милорд.
В ответ она услышала раздраженное:
— Для человека, которому предъявлены столь серьезные обвинения, вы держитесь чересчур нагло.
Сказав это, член Совета пошуршал бумагами, лежащими перед ним на столе.
— Просто я уверена, что вы признаете меня невиновной в соответствии с английскими законами, — ответила она. — Затем, открыто демонстрируя спокойствие, спросила:
— Будьте так добры, сообщите мне, что же я такого, как предполагается, совершила?
— Как раз для этого мы и собрали Совет, — ответил другой человек более доброжелательным тоном. — Определить, имело ли место преступление.
Протянув ей книгу, он спросил Грейс:
— Узнаете ли вы этот сборник эссе, озаглавленный «Истории про петушков и быков»?
Грейс приняла книгу и несколько мгновений листала ее. В книге не содержалось ничего, кроме ее собственных статей. По ее мнению, в книге не было ничего преступного или клеветнического, разве что там, где речь шла о весьма распространенном в аристократической среде адюльтере. Но все до последнего слова принадлежало ее перу, и поэтому она сказала:
— Да, милорд.
Помедлив, второй член Совета сказал:
— Вы можете сказать нам, кто написал эти статьи?
— Я написала, милорд.
— Вы?
— Да, милорд. До последнего слова.
— Вы хотите, чтобы я поверил, будто женщина может поучать мужчин?
— Вы мне льстите, сэр, если вы находите в моей работе нечто ценное.
— Вы извращаете мою мысль, ваша светлость. Я хочу напомнить вам о словах Святого Павла, что женщина должна учиться в молчании и подчинении.
Помимо своей воли, Грейс нахмурилась. Этот отрывок приводился несметное число раз мужчинами, чей авторитет ставился под сомнение думающими женщинами.
— Я считаю, — сказала она, — что скорее советовал опасаться тех женщин, которые хитростью заманивают в свои сети падких до прекрасного пола мужчин.
— Это опасная философия, ваша светлость, — грозно заметил первый следователь.
— По-вашему, женщина не может иметь собственного мнения?
— Будет лучше, если вы станете следовать наставлениям вашего отца, а теперь — вашего мужа, — сказал ей второй член Совета.
— Надеюсь, моему отцу не придется отвечать за то, что я написала, — сказала Грейс, вдруг испугавшись, что эти люди хотят заставить страдать еще и ее отца. — Он всегда был весьма занят, выполняя свой долг перед прихожанами, и я не посвящала его в содержание своих сочинений. И могу только надеяться, что вы позволите мне отправиться домой, чтобы выполнять наставления моего дорогого мужа.
— Там будет видно, — ответил первый, которого Грейс про себя назвала «врагом». — Интересно, как это вам, с вашими нестандартными взглядами на аристократию, удалось добиться того, что его светлость герцог Станденский взял вас в жены? С помощью женских чар?
— Это до сих пор остается для меня загадкой, — со всей честностью ответила Грейс. — Спросите лучше об этом у герцога.
— Спросим, мадам, — ответил он угрожающе, так, что у Грейс учащенно забилось сердце.
Как она жалела, что впутала Алана в свои неприятности. В обществе, где за проступки жены полную ответственность должен нести ее муж, даже герцогу Станденскому едва ли удастся избежать наказания, в случае, если Грейс признают виновной. Эти люди должны понять, что она сама должна отвечать за свои взгляды.
— Прошу вас принять во внимание, что взгляды, отраженные в моей книжке, сформировались у меня задолго до нашего знакомства с герцогом Станденским.
Ответом ей было лишь нечленораздельное «пфф», потому что члены Совета либо тасовали бумажки, либо что-то писали на листах пергамента.
Подавшись вперед, Грейс сказала:
— У меня будет неспокойно на душе, пока вы не скажете мне, что ему не придется отвечать за мою глупость.
— Глупость? — вопросил ее «враг», вставая со стула. Подойдя к Грейс, он посмотрел на нее через монокль. — Вы намереваетесь отречься от ваших мыслей?
Глотая подкативший к горлу комок страха, угрожавший раздавить с трудом сохраняемое спокойствие, Грейс ответила:
— Я не могу так просто отказаться от своих убеждений, * милорд.
— Почему же нет, ответьте нам.
— Если тому или иному человеку даровало Господом высокое положение в обществе, по моему мнению, этот человек должен принять на себя некоторую ответственность.
Ее обвинитель одарил Грейс холодной улыбкой своих тонких бескровных губ и спросил:
— И потому вы берете на себя полную ответственность за ваше подстрекательское сочинительство?
Когда Грейс лишь беззвучно кивнула, следователь бросил на нее полный ярости взгляд и сказал:
— Мы не слышим ответа, ваша светлость.
Насмешливое повторение титула Грейс, вне сомнений, отражало его презрительное отношение к обвиняемой.
— Да, милорд, — ответила Грейс. — Я написала то, что считала справедливым и правильным, Бог мне свидетель.
— Не ссылайтесь на Всемогущего, — холодно заметил ее обвинитель. — Он вам не адвокат, но судья.
Быстро взглянув на стражников, стоящих слева и справа от Грейс, он бросил:
— Уведите ее в Тауэр.
Когда она спускалась по лестнице, один из настырных газетчиков, которые роились вокруг, словно мухи, держа карандаш и блокнот наготове, закричал:
— Одну секунду, ваша светлость. Как могло такое случиться, что один из самых благородных людей в стране обманулся настолько, что взял себе в жены предательницу?
И хотя вопрос бессердечного репортера доставил ей сильную боль, она повернулась к нему и ответила тихим голосом:
— Надеюсь, что мой муж не обманулся во мне.
После чего охрана, отгоняя журналистов, поспешила отвести Грейс в закрытый экипаж и с грохотом закрыла дверцу перед их носом. Всю дорогу до Тауэра у нее в ушах звучали назойливые крики газетчиков.
Когда ее ввели в камеру с окном на Темзу, она спросила начальника тюрьмы, будет ли ей позволено свидание с мужем.
— Это решит Совет, — дружелюбно ответил тот. — Не волнуйтесь, ваша светлость. Мои руки не запятнаны кровью ни одной леди. А чтобы вы ни в чем не нуждались, моя жена согласилась быть вашей служанкой до того времени, пока Совет не позволит допустить к вам вашу собственную прислугу.
И хотя у Грейс мелькнула мысль, что жена начальника тюрьмы приставлена к ней, чтобы шпионить, у нее хватило здравого смысла не произносить этого вслух перед своим тюремщиком. Поэтому она просто поблагодарила его за доброту и присела на жесткую деревянную скамейку, которая должна была служить ее постелью. Как только Грейс осталась одна, ее охватило жуткое убеждение, что ей суждено остаться в этих стенах до конца дней. Несмотря на сияющий летний день за окном, Грейс почувствовала, как могильный холод пронизывает ее, казалось, до самых костей. Ежась то ли от холода, то ли от страха перед
