Ивонна была во власти новых впечатлений, невиданных прежде в толпе художников. Сам Форбс появился, как облегчение, возможно, от продолжительного самокопания, философии, интеллектуальных конфликтов, сопровождавших дружбу со Стивеном.
В тот вечер, обедая и танцуя с Форбсом, Ивонна увидела перед собой новый мир. Единственный мир, который что-то значит и… при определенном положении… может быть куплен. Форбс был в городе проездом и имел лишние деньги. Он купил Ивонне орхидею, чтобы приколоть к платью, заказал шампанское, роскошный обед, причем делал все с видом лорда, с легкими нотками сознательного превосходства, которые она стала ассоциировать с ним, когда узнала его получше. Ивонна видела, какое удовольствие доставляет ему роль радушного хозяина, возможность произвести на окружающих хорошее впечатление. Очевидно, Форбс был популярен среди офицеров, обладал мужественным характером и хорошими манерами. Последние десять лет своей жизни он провел в лагере, в палатке, в солдатской столовой, стремился добросовестно делать свое дело и делал его. Одним из качеств, восхитивших Ивонну, было его простодушие, быстрота мышления. Форбса было очень легко понять. Он шутил, дожидался, когда люди рассмеются, и смеялся сам. Если в его душе и были темные закоулки, Ивонна не заметила их. Она и не хотела видеть в ней никаких сложностей, а просто наслаждалась легким, дружелюбным, несложным фасадом, открытым взору окружающих.
Форбс оказался превосходным танцором, а Ивонна любила танцевать (Это единственное, что Стивен никогда не стал бы делать. Он ненавидел танцы и в редкие моменты, когда имел деньги и хотел развлечь Ивонну, вел ее на хороший спектакль, фильм или концерт).
Большую часть вечера в Дорчестере Ивонна протанцевала с симпатичным майором, наслаждаясь каждой секундой. Ей понравилось, когда он сказал:
— Вы так божественно танцуете, Ивонна… ужасно легко. И, если можно так сказать, ужасно здорово. Почему я не встречал вас раньше?
Девушка рассмеялась, вспыхнула от его искренней похвалы и пробормотала что-то о своей постоянной занятости живописью. Узнав, что Ивонна художница, Форбс явно смутился и воскликнул:
— Боже мой! Зачем?
Ивонна ответила, что хотела бы сделать живопись своей профессией.
Форбс рассмеялся, прижал ее чуть ближе к себе и, наклонившись к ней, начал убеждать, что она слишком молода и прекрасна для женщины, думающей о карьере.
Ивонна с любопытством спросила Форбса, что же, по его мнению, она должна делать? Офицер бросил на нее еще один восхищенный взгляд и прошептал:
— Только с удовольствием жить. Когда я думаю о том, что вы потратили несколько лет на художественную школу со всякими рисунками и карандашами, меня бросает в дрожь. Вы потеряли время абсолютно зря. Вы просто должны танцевать, быть веселой, прекрасной… и бросить всякую учебу.
После доктрины Стивена подобное звучало, как настоящая ересь. Ивонна вздохнула и неуверенно попыталась объяснить Форбсу суть искусства, убедить его, что учение не может быть пустой тратой времени и что она действительно неплохо рисует.
Тогда он сжал ее руку, благосклонно улыбнулся и сказал, что она очень мила, и ему хотелось бы увешать все стены солдатской столовой ее картинами, что теперь она обязана немедленно прислать ему одну с автографом.
Форбс не мог быть серьезным и не позволил бы Ивонне быть такой.
Он был старше Стивена, но выглядел гораздо моложе. Духовно же казался еще более незрелым. Ивонна смогла заметить, что Форбс никогда не страдал. Жизнь никогда не была для него в тягость.
Ивонна заставила Форбса рассказать о своей жизни, о том, что не касалось армии. Здесь, казалось, мало было о чем рассказывать. Отец Форбса тоже служил в армии, и мальчик провел свое детство в странствиях между школой и различными местами, куда родители получали назначения. Он ездил в Зеллингтон и Сэндхерст, а в 1939 году попал на войну. Форбса наградили рядом медалей. Ивонна видела их на его кителе. Ветти сказала ей, что среди них есть Военный Крест. Форбс получил его после того, как был ранен во время артобстрела, под который попал с Восьмой армией.
Все в этом офицере казалось удивительно правильным. Однако педантом он не являлся. Форбс обладал чувством юмора. В его облике сквозила легкая надменность, что даже шло ему. В тот вечер, когда официант побеспокоил Форбса, он обдал его холодным высокомерием, что смутило Ивонну. Было заметно, что офицер привык общаться с мужчинами, требовать от них дисциплины… и добиваться ее.
Отец Форбса умер всего два года назад на службе в Индии. Его овдовевшая мать и сестра Филиппа жили вместе. Сестра тоже осталась вдовой. Ее мужа убили в последний год войны. У них был дом в Кемберли.
Филиппа имела сына, четырехлетнего Николаса. Превосходный ребенок, как называл его Форбс. А сестра Филиппа, по его словам, была милой девушкой, чуть старше Ивонны.
— Вы должны позволить мне пригласить вас в Кемберли и познакомить с моей семьей, — добавил он. — Думаю, они понравятся вам, а вы понравитесь им. Мы не художники, но, кажется, моя бабка в молодости рисовала. Одна или две жутких мазни в позолоченных рамах висят в нашей гостиной и являются сокровищем моей нежной мамы.
Форбс рассмеялся. Казалось, он смеялся над многими вещами. И Ивонна не могла удержаться, чтобы не посмеяться вместе с ним. Она могла представить себе «мазню», эти зверства, намалеванные пылкими художниками-любителями, часто украшающие стены домов в стиле эпох Эдуарда и Виктории. Ивонна и Стивен хихикали над подобными вещами, выставленными во второсортных магазинах на Кингс-Роуд.
В общем, Форбс не воспринимал искусство своей бабки всерьез. Но Ивонна всерьез была озабочена: а что если Форбс будет так же смеяться над прелестными портретами Стивена или над любым другим настоящим произведением?
Форбс мало что мог рассказать о себе. Его дом в Кемберли стоял на окраине, но он не обращал на это внимания. Форбс был слишком занят, чтобы переезжать с места на место. Он, казалось, с нежностью относился к матери и сестре, но говорил о них, как о любом другом человеке или предмете… Косвенно. Они являлись естественной частью его существования. Ивонна находила странными и новыми слова Форбса, поскольку привыкла к экспрессии, к силе чувств, принятых среди ее окружения. Стивен, например, очень беспокоился о своей матери и едва не сошел с ума, когда она умерла от рака вскоре после его встречи с Ивонной. И антипатию к некоторым людям и вещам он испытывал такую же страстную.
Еще до конца первого вечера с Форбсом Ивонна начала чувствовать, что было бы интересно выяснить, способен ли он на какие-нибудь глубокие эмоции?
Когда они расстались, Форбс назначил дату новой встречи и напомнил о картине с автографом.
Ивонна потом много думала о нем, а ее кузина позвонила на следующий день и сказала ей, что она нанесла майору Джеффертону «страшный удар». Все считали его убежденным холостяком, а он сказал всем после ухода Ивонны, что она «послала его в нокдаун».
Такое выражение показалось Ивонне очень забавным, и она не могла удержаться от смеха. Весь следующий день прошел под приятным впечатлением встречи с Форбсом.
Но оказавшись снова в Академии Художеств среди своих друзей, прослушав со Стивеном замечательную лекцию о работах Леонардо Да Винчи, посидев в мастерской, разглядывая Блокнот Леонардо, являвшийся главным сокровищем Стивена, Ивонна испытала новую метаморфозу. Она почти смутилась из-за удовольствия от общения с Форбсом Джеффертоном и от их пустой болтовни в течение вечера. Ее настоящей жизнью была вот эта — жизнь в искусстве. Стивен являлся настоящей личностью. Ивонна волновалась, слушая его голос, громко звучавший на утренней лекции, объяснявший ей детали, когда они просматривали Блокнот.
Форбс пробуждал в ней лишь жизнь сердца, а Стивен, в основном, воздействовал на ее интеллект. Ей казалось, что она больше не хочет видеть Форбса.
Но Ивонна снова увидела его. Он решил развить успех первой встречи и стал вполне сознательно преследовать ее.
Ивонна рассказала Стивену, как Форбс звонил ей и присылал телеграммы, пока она снова не ответила ему и позволила себе пойти куда-нибудь с ним, причем не один раз, а несколько, в компании и наедине. И как, в конце концов, Форбс убедил ее выбрать и подарить ему одну из картин… Скромный пейзаж, нарисованный ею, пока Стивен осматривал Ченстонбери-Ринг в Сассексе. Они провели весь
