барах за бокалом с джином? Нет! Будут для тебя жизненно важными продвижение мужа по службе, его хорошие отношения с командиром или твое знакомство с женой полковника? Нет? Ты действительно хочешь забросить рисование, музыку, книги, игры… ради жалкого прозябания в гарнизоне? Хочешь?
Ивонна застыла. Ее лицо сильно побледнело. Она обнаружила, что вся дрожит. Злоба, негодование и страх перед Стивеном возникли в ней одновременно. Ивонна страстно хотела, чтобы Форбс оказался сейчас здесь, ответил ему, защитил ее и свою профессию, а также жизнь, которую предлагал ей.
— Ты просто сгущаешь краски, Стивен, — сказала она. — Форбс предупредил меня, что наша жизнь может быть скромной, но не такой, как ты ее описываешь. И я могу сохранить и свои книги, и свою культуру. Это твоя фантазия, что в британской армии нет культурных, образованных людей. Кстати, Форбс вчера говорил мне, что их полковник очень музыкален… слушает все симфонические концерты.
Ивонна проговорила это, как оправдывающийся ребенок. Стивен неприятно усмехнулся.
— У него, конечно, может быть время слушать передачи по радио. Но если его не пошлют в кое-какие места, хорошо мне известные. Ты не можешь рассчитывать, что Форбса назначат в цивилизованную часть мира. Вы вполне можете оказаться в центре пустыни.
— Хорошо. Если так, я ведь смогу рисовать пейзажи в пустыне, не так ли? — горячо воскликнула Ивонна. — Что может мне помешать?
— Ничего, — ответил Стивен, — кроме того факта, который мне хорошо известен: если ты выйдешь за этого парня, тебе не удастся сделать ни одного мазка. Ты будешь слишком занята его жизнью… и детьми, — добавил он с ядовитой усмешкой. — Много маленьких веселых будущих офицеров с игрушечными солдатиками, джипами и моделями самолетов. А их папа станет с детства учить их прекрасному искусству разрушения… убийства. Все, конечно, во имя славы и самообороны.
Ивонна вдруг закрыла лицо руками, ощущая страшную дрожь. Казалось невозможным, что Стивен обладал силой, чтобы так мощно и точно ударить в цель. Он был жестоким и безжалостным.
Ивонна почувствовала, как руки Стивена прижали ее к нему. Дождь поцелуев обрушился на ее волосы. Надломленный голос Стивена произнес:
— Я по-прежнему люблю тебя. Очень люблю тебя. О, Ивонна, дорогая, если бы я только мог предложить тебе выйти за меня замуж… если бы я только имел право сделать это. Я уверен, ты порвала бы с этим парнем и пришла ко мне. Правда? Правда, Ивонна?
Его страсть и сила слов так испугала ее, что она не смогла ничего сказать. Ивонна находилась в полуобморочном состоянии, дрожала в объятиях Стивена. Ей вовсе не хотелось этого. Она собиралась замуж за Форбса. За Форбса, чья любовь не была бурной, не могла воодушевить ее, как любовь Стивена. Она отличалась заботливостью, страстью, смягченной нежностью. Форбс утешал и усыплял Ивонну чувством безопасности, фальшивым или настоящим, — она не знала. Она знала только, что ей необходима безопасность. Ивонна не решалась задать себе вопрос, что будет, если Стивен сдастся и попытается вернуть ее, заманив обещанием жениться.
Затем он, как всегда, все решил за нее сам. Он несколько грубо оттолкнул Ивонну.
— Я думаю, тебе лучше уйти, — сказал Стивен. — Эта встреча не принесет ничего хорошего ни одному из нас. И я не имею права пытаться уводить тебя с дороги, которую ты выбрала. Я не могу жениться на тебе… Я не мог бы быть настоящим мужем, даже если бы стал твоим. Я не подхожу ни тебе, ни какой- либо другой женщине. Выходи за своего дорогого майора и будь счастлива. Ради Бога, будь счастлива. Это все, о чем я прошу. Если ты не станешь счастливой, все мои страдания окажутся напрасными.
Ивонна прижала свои руки к пылающим щекам. Ее глаза, мокрые от слез, умоляли Стивена. Но он не делал попыток вернуть Ивонну в свои объятия или как-то успокоить. Его лицо казалось высеченным из камня. Стивен смотрел на Ивонну так же, как в тот раз, когда она впервые вошла в студию — холодно.
— Я не приду на твою свадьбу, даже если меня пригласят. Ты ведь поймешь это, правда?
Ивонна слабо кивнула, достала из сумочки носовой платок и вытерла глаза. Она чувствовала себя глубоко несчастной, потерянной и одинокой. Даже воспоминание о Форбсе не могло придать ей сил, успокоить в этот момент прощания со Стивеном. И вдруг Ивонна чуть не отпрянула от ужасной мысли — она поняла, что по-прежнему любит Стивена и всегда будет любить.
Но несмотря на нерешительность, на характерный для нее недостаток твердости и инициативы в кризисных ситуациях, Ивонна взяла себя в руки и попрощалась с ним. Чем скорее выйти из-под его влияния, покинуть его мастерскую, тем лучше — решила она. Теперь ей необходимо научиться любить Форбса, дать ему возможность поглотить ее полностью в новой жизни, которую он предлагал.
Очень бледная и подавленная, Ивонна взяла свое пальто, надела его и повязала на волосы шарф. Стивен стоял неподвижно и наблюдал за ней. Чувства бушевали в нем с такой силой, что это было почти невыносимо. «Ужасно, — подумал он, — когда такое стройное, нежное существо, эта «розочка», — как Стивен часто называл Ивонну, — так много значит для меня». Это может нанести смертельную рану. Для него почти смерть знать, что он последний раз видит, как она повязывает свой шарф поверх пышных, вьющихся каштановых волос и подтягивает пояс знакомого голубого пальто, а затем медленно натягивает шерстяные перчатки. Даже их Стивен видел много-много раз. Они были подарены Ивонне на прошлое Рождество, и шерсть на правой сильно вытерлась.
После ее ухода Стивена ждали страшные мучения. Он знал это, но было уже поздно что-либо предпринимать.
Наконец Ивонна подошла и встала рядом с ним с кротким, умоляющим выражением прекрасных грустных глаз, которые часто сводили его с ума. Когда она так смотрела, в ней было что-то жалостно слабое, а Стивен едва сдерживался, чтобы не броситься перед ней на колени, прижаться лицом к ее стиснутым рукам и молить ее не уходить.
Ивонна произнесла слабым голосом:
— До свидания. Пожалуйста, прости меня, Стивен.
Он сжал зубы.
— Ты не сделала ничего, за что тебя нужно было бы простить, моя милая девочка. Ты никогда не принадлежала мне и ты права, что выходишь за человека, которого выбрала.
Ивонна сделала беспомощный жест, и Стивен добавил:
— Прости меня за мое поведение.
— О, Стивен, — сказала она, — я узнала так много счастья с тобой и благодаря тебе. Я перед тобой в большом долгу. Ты научил меня всему.
Эти слова вызвали у него злую усмешку.
— Мое обучение не рассчитано надолго. Ты скоро все забудешь.
— Нет. Оно необходимо мне. Ты ошибаешься насчет армии. Я смогу продолжать рисовать, — настаивала Ивонна.
Стивен поднял глаза к небу.
«Что, — подумал он, — в женщине заставляет ее выдавливать последнюю унцию эмоций из ситуации? Мужчина любит покончить со всем побыстрее, особенно, когда разговор причиняет боль». Стивен был уверен, что Ивонна по-своему страдает, но, казалось, она смаковала эти страдания. Все женщины, решил он, мазохистки. Но Стивен не собирался позволять Ивонне продолжать сцену прощания, удовлетворять ее самолюбие или ждать, когда ее начнут убеждать, что она поступает абсолютно правильно. Он не верил в то, что это правильно, и что она будет счастлива с Форбсом Джеффертоном.
— Теперь ты все решила, Ивонна, — произнес Стивен, словно разговаривая с ребенком, оказавшимся у него на дороге.
Она почувствовала упрек, осуждение. На ее лице вспыхнули красные пятна, но Ивонна с покорным жестом наклонила голову и прошептала:
— До свидания.
Стивен подошел к двери мастерской и открыл ее с не присущей ему скованной любезностью. Проходя мимо, Ивонна бросила на него еще один умоляющий взгляд. Стивен проигнорировал это. В холле с первого этажа дул ледяной ветер. Кто-то оставил открытой парадную дверь. Ивонна поежилась.
— Ужасный холод, — проговорила она.
— Хочешь, чтобы я спустился и поймал тебе такси? — спросил Стивен.
Никогда раньше он не предлагал ей подобного. Они не имели лишних денег, чтобы тратить их на такси.
