Клятва

Язык тянулся к мокрому листу.
Метались, жгли пронзительные елки,
Тупыми сучьями лицо секло.
А мы бежали, мы бежали.
Сколько —
Не знал,
Не помнил.
Тихо.
День.
Светло.
Он делает за сосны круг и кругом
К границе хочет.
А над ним и вьюга
Уже хохочет. Все пути
Измерены.
Обратно не уйти!
Тогда за сумрачной сосной, за снежной,
Он выхватил последнюю надежду.
Следы от пуль смотрел я после, криво
Прочерченные на пеньках сухих.
А тут я видел только суетливо
Ко мне направленную кисть руки.
Что было в это время сердцу слышно,
Что думалось — рассказывать излишне.
Замечу только: никогда под пулей
Движений лишних не производи.
Сожми всю ярость, гнев смири и в гуле
Лови затишье
И вперед гляди!
Пусть пни визжат и крошатся кусками,
Пусть обреченною рукой пускает
Он очередь за очередью. Но
Преступной пуле честный воздух тяжек,
Она у сердца моего не ляжет,
Торжествовать ей здесь не суждено.
Но пусть и так, но пусть и так — плутая,
Придет ко мне, и снег вокруг растает
От крови чистой, как заря.
И так
Он все равно, как заяц в огороде, —
Метель не скроет,
Лес не загородит,
Он только выиграет лишний шаг.

                  А начальник заставы
                  Пробивается к нам
                  По невнятным выстрелам
                  И следам.
                  Их заносит,
                  Заносит,
                  Ни дорог нет,
                  Ни просек.

                  А навстречу кусты,
                  И кругом все кусты,
                  Непроглядно густы.
                  Надо вовремя,
                  Вовремя надо.
                  Бегом!
                  А!
                  Вот Кармо лежит,
                  Поджидает его.

                  Он бежит и зовет его —
                  Не поводит хвостом.
                  Он глядит и не верит —
                  Снег не тает на нем.
                  Он его ударяет прикладом!
                  Лежит.
                  И начальник заставы
                  Дальше бежит.

И мы бежали. Вдавливался лед
И открывал нам западни болот.
По сторонам шарахались кусты,
Такие же всё —
Сумрачны,
Густы.
Весь белый свет прокалывала хвоя.
А мы бежали.
Одиноко. Двое.
Оглохшие,
Глотая струи ветра.

А на двадцать пятом километре
Я доложить начальнику заставы
Встал, как подобает, по уставу.
И покачнулся, сел, не доложив,
Лишь указал на связанного — жив.

Западная граница,

1938