Клятва

МОЯ ЛЮБОВЬ И ГРУСТЬ…

БАГРИЦКИЙ

Теперь бы выйти
                                   и условным свистом
Товарищей по-прежнему позвать.
Преследовать бы вновь контрабандистов,
В широкую морскую ночь стрелять.

Идти туда, где милый Ламме дремлет,
По Украине Когана искать,
Предчувствуя неведомые земли,
Стоять на палубе, глядеть и ждать.

Свистеть и щелкать над одесским летом,
Чтоб на тоскующий, тревожный зов
Все соловьи из ярмарочных клеток
Рвались на родину свою.
                                               И вновь —
На плечи сумку и под ветер знойный,
Весь эскадрон уже давно в пути.

Но на постели тихо и спокойно,
И видит он — не встать и не пойти.

Он видит — рыбки плавают.
Пустая
Большая комната.
Тетрадь лежит.
Раскрыты окна. Кашель подступает.
А сердце все по-прежнему стучит.

Раскрыты окна тем же все стремленьям,
Все так же Коган падает в борьбе.
И он сидит, томимый вдохновеньем,
И море Черное зовет к себе.

Зовет товарищей.
И плещут воды,
Шумят порты одесские.
                                         Идут
Механики, чекисты, рыбоводы,
Ветра Украины с собой ведут.
Они идут в запыленной одежде,
Все верные призванью своему.

Желать, желать,
Желать опять, как прежде,
И море Черное идет к нему.

И поднимается он в астме душной,
Чтобы среди товарищей опять
Рассказывать о радости минувшей
И к радости грядущей призывать.

Январь 1935 — июль 1937

НА СТАРЫХ МОГИЛАХ

Земля зарубцевалась. И на ней
Все больше радости, меньше утрат.
Могилы неоплаканных людей,
Притихшие, поросшие, молчат.
Что здесь увидите, придя сюда?
Упавший столб. Ушедшие года.
Легко взглянуть на них,
Легко забыть.
Упавший столб уж начинает гнить.
Гнезд ящериных нежится уют.
Вылазят ящерицы, солнце пьют
На холмиках, пригретых в тишине.
И видят люди: в этой стороне
Спокойно небо и земля цела.
И чередом своим идут дела.
И меньше, меньше с каждым днем утрат,
Но нам все так же, так же дороги
Свидетели неутоленных клятв —
Запекшиеся холмики могил.