тоже пожалована государыней. Но ведь к Екатерине Великой с разными пустяшными просьбами пойти она не осмелится. Свои беды девочка может только мне рассказать. Но разве у меня есть настоящий вес? Я — человек приезжий из заграницы, иностранец. Другое дело вы, ваше сиятельство. Вы — из достойнейшей и знаменитой семьи, вы здесь все можете. К тому же ваш воспитанник поет в нашей труппе, к потому вам должны быть понятны наши тяготы…
Шувалов сцепил руки и хрустнул пальцами.
— Это вы про что, почтеннейший?
— Князь Голобородко преследует девицу Невскую. Она в отчаянии. Сами понимаете. Но против власти князя у нас нет обороны. Но вы можете помочь девушке, ваше сиятельство!
И тут из внутренней двери, как чертик из табакерки, неожиданно появился взволнованный Александр:
— Голобородко преследует Лизу? Ну и подлец старый! Мало ему гарема в своей усадьбе за городом. Да что же ты молчишь, дядюшка? — Александр повернулся к Шувалову. — Неужто не поможешь? Если нет, я сам императрице прошение составлю!
— Так она его и примет! — буркнул Шувалов.
— А я подпишусь так, как от рождения имею право! Пусть все знают — я такой же граф Шувалов, как и ты. И скрывать этого больше не намерен!
Глаза Александра налились гневом, и он со всего размаха стукнул по столу. Раздался треск, и по столешнице пошла витая трещина. Шувалов хмыкнул и снова поднял колокольчик.
На трезвон вбежал слуга.
— Новый стол! — как ни в чем не бывало гаркнул граф.
Антонио уже ничему не дивился. Видно, в шуваловском роду было принято крушить мебель.
— Нашел о чем думать — о столах! — в сердцах бросил Александр и выбежал вон.
Дверь хлопнула с треском, но не развалилась.
Шувалов поднялся из-за стола и указал рукой на кресла у окна:
— Садитесь сюда, маэстро, пока слуги меняют стол. Да уж, воспитанник у меня ершистый. Весь в меня. Придется помочь его пассии и вашей ученице. Хотя я и уверен, что венецианской дворянкой ей не стать.
Антонио вспыхнул:
— Отчего так, граф?
Шувалов пожал плечами:
— Да уж так, маэстро. Но вашей протеже я помогу: переговорю с Голобородко, в случае чего, припугну. Пусть на других девиц зарится, а не на нашу Лизавету. — Граф вдруг хохотнул.
Антонио недоуменно передернул плечами: что же смешного?
Граф пояснил:
— Забавная оказия выявляется, маэстро: два незаконных чада полюбили друг друга. Мой Сашка да ваша Лизка. На что жить станут? На театральные доходы, когда в одном кармане смеркается, в другом — заря занимается?
— Мой друг даст за дочерью огромное приданое. Теперь он может себе это позволить. Год назад его старший брат стал дожем Венеции. По вашим меркам — государем.
— Эко взлетел! — Граф Шувалов взъерошил свою львиную гриву. Волосы встали дыбом, потом опять опали. Граф блеснул неожиданной для его возраста белозубой улыбкой. — А ведь небось раньше-то был гол как сокол? Ну да это дело известное — как до государственной казны доберутся, ручонки и вытягиваются. Хвать да хвать!
Антонио недовольно поморщился:
— Ну в этом вы, ваше сиятельство, не правы! Семья моего друга всегда была честной.
Шувалов оскалился:
— И как честный человек ваш друг бросил бедную русскую девушку — одну с ребенком, без поддержки. А теперь вспомнил, через двадцать лет. Покаяться захотел? Да может, бедной девушки уже и в живых-то нет? Каково ей было перенести позор незаконно рожденного ребенка?
— Но ведь у нее была семья. Неужели родственники не помогли бы ей? Вот, например, если бы ваша сестра… — начал Меризи, но слова застряли в его глотке.
Черно-синие глаза графа налились кровью:
— Какая еще сестра? Мы — графы Шуваловы, а не какие-то там седьмые братья венецианских дожей. Любая наша сестра — вне всякого подозрения!
И великан-граф с такой силой стукнул кулаком по поручню кресла, на котором сидел, что отвалился не только поручень, но и ножка вылетела из пазов. И Шувалов грузно осел на ковер.
Антонио торопливо шагал за слугой обратно в свою комнату. Он так и не понял — сумел ли уговорить необычного графа помочь Лизе? Еще он жалел, что не осмотрел ни библиотеки, ни хранилища старинных рукописей, а ведь там могли быть преинтереснейшие рукописные ноты. Но разговаривать с разбушевавшимся Шуваловым не было никакой возможности. Поднявшись с пола, он вдруг начал поливать и всех дожей, и особенно седьмого брата. И откуда только он узнал, что Франческо — именно седьмой брат? Впрочем, возможно, ниоткуда — возможно, у русских просто такая присказка про седьмого сына. Ох, странный народ! Кто бы мог подумать, что отец Александра такой великан. Ему бы в армии служить, а он в рукописях старых копается. И, говорят, образован лучше всех при дворе — чуть не на двадцати языках говорит, в молодости всю Европу объездил. Вот, наверно, тамошние красотки по нему сохли!..
Господи, как трудно находиться при русском дворе. Все такое огромное — люди, комнаты, переходы, страсти. Вот и слуга, наверное, слышал, как орал граф Шувалов. Недаром он так вглядывается в лицо Антонио. Видимо, думает, не пожалуется ли маэстро на то, что уличил его в подслушивании. Слуга-то едва отскочил от дверей, когда Антонио убрался из кабинета Шувалова восвояси. Впрочем, ну их всех к дьяволу!
Антонио перекрестился. И не захочешь, а обсквернословишься — согрешишь! Антонио сделал, что мог. У него и своих забот по горло. Через три дня премьера «Проделок Амура». Сама государыня на первый прогон пожалует!
Прогон прошел в конце Святочной недели. Екатерина осталась довольна. Лизе отдельно преподнесла браслетик, а потом всем исполнителям пожаловала по именному царскому золотому — особо отчеканенной монете с перепелиное яйцо. Ну а раз матушке понравилось — восторженно встретили оперу и все остальные зрители.
Голобородко прислал Лизе золотую «стрелу Амура» — символ своего пронзенного сердца, но с любезностями не лез. Лиза успокоилась, а стрелу они с Дуней повесили прямо в гримерной и показывали желающим как поощрение за удачный спектакль. В театре же объявили каникулы. Можно было перевести дух.
7
Его сиятельство князь Голобородко, невзирая на преклонные лета, крался по темным нижним коридорам царского дворца. Ежился от острейших перемежающихся сквозняков. Даром, что Зимний дворец — то бишь для зимы жить предназначенный, ветер во все щели дует. Князь вздрагивал от каждого шороха: а ну как кто на пути попадется — объясняйся потом, что в нижних комнатах делал.
А что делал — никому знать не надобно. Конечно, можно было бы и слуге поручить — да кто за слугу поручится? В таких делах каждый за себя стараться станет. А ну как начнет слуга шантажировать князя?
Нет уж, лучше самому расстараться. Самому-то надежнее!
Князь вздохнул, поставил на пол потайной фонарь и, ловко орудуя отмычкой, вскрыл нехитрый замок на двери маэстро Меризи. Хоть в одном ему везло — не забыл прежней науки. Еще в детстве научился он вскрывать любые замки и запоры. Упокой, Господь, грешную душу Федьки-ключника, который научил сему
