Все были рады, и все думали, что свою выгоду обязательно получат.
Настал день смотрин. До деревни, где невеста жила было километров двадцать. Но на своей повозке часа за три доехать можно будет, поразмыслили родители. Сели они на повозку. Мать с отцом впереди, а сын сзади. Мать едет, с отцом переговаривается, да о свадьбе мечтает. И между делом сына поучает, как сказать. Да как себя вести. Проехали уж почти всю дорогу, минут десять осталось. А дорога с ухабами, и после дождя так развезло, лужи и грязь все под колесами брызжет.
– Мамань, я до ветра хочу! – сказал Илюша, дернув ее за платок.
– Сынок, потерпи, здесь уж очень грязно на дороге. Подожди, к деревне подъедем.
– Мамань, не могу терпеть, живот крутит, – пристал сын.
– А, Илюша, говорила я тебе, не надо столько яиц то есть, да грибочков. А уж если ешь, то молоком не запивай! – вздохнула мать, посмотрев вокруг, и, подыскивая место, где можно остановиться.
– Мамань, ну терпежа нет. Останови телегу, схватился за живот сын.
– Останови отец! – дернула за рукав отца мать.
– Илюша, ну иди, только аккуратнее, штаны то не испорть. Иди вон к тем кустикам. Там посуше будет. Да поаккуратнее, со штанами, и сапогами и штаны то снять не забудь, – пошутила мать.
– Да что я дурак, что – ли. Сам знаю, – ответил, слезая Илья.
– Папань, поехали! Я все, сходил, – сказал сын, усаживаясь на телегу.
– Э, видно как тебя, скрутило. Чего– то ты долго там был! – пошутил отец, не оборачиваясь на сына и занятый разговором с женой. Веревку что ли проглотил?
– Бать, я же старался аккуратнее, до ветра сходить. Пока штаны снимал… – оправдывался сын.
– Поехали, – сказал отец, и, стеганув лошадь, продолжил говорить с матерью, о том, как они невесту в руках держать станут, как сын женится. И что они ей дадут, а что пока жалко.
– Мамань, скоро что– ли приедем? Надоело? – заныл басом сын.
– Не терпится, девку то посмотреть!? Да скоро, вон уж и дома видны, – засмеялась мать.
Вдали уже показались крыши деревенских домов, и мать с отцом с облегчением вздохнули. Приехали! Они проехались гордо по деревне и остановились у дома невесты, возле которого уже собрались деревенские. Интересно ведь на жениха и на родителей посмотреть. Как одеты, и что с собой привезли. А сваха, и тетка, стоят около ворот, повозке платочком машут, – Милости просим! Заходите гости дорогие!
А невеста с подругами, в доме, ждут, на улицу выходить не положено!
Повозка остановилась. Мать с отцом гордо вылезли из нее, свекр и свекровь все-таки, нужно форс держать.
– Невеста то бедная, по тетке видно. Не чета нам! – шепнула мать отцу, поправляя платье и давая дорогу сыну.
– Ну Илюшенька, проходи вперед – хотела сказать мать, и увидела, что, вместо того, чтобы их с почетом встречать, да в дом вести, все вдруг потешаться стали. Прямо молодухи то, от хохота падают, да фартуками лицо закрывают. А бабки, а старухи то крестятся!
– Что это они?! – беспокойно пронеслось в голове у родителей.
Мать обернулась на сыночка, и сердце ее провалилось как в пропасть.…
– Ой, да что ты! Да где же штаны то твои! – только прошептала она, потому что голос застрял у нее в горле, а глаза выпучились как у рака.
Мать с ужасом увидела, что сын слезал с повозки в одной рубахе и сапогах, с голыми ляжками.
– Мамань, ты же сказала, чтобы я штаны снял, да не измазал. Ну я и снял. И на ветку их повесил…. Ответил сын, послушно встав перед матерью.
Больше уже женить парня не собирались. Хорошо эта деревня далеко от их села была. Пока слухи шли, уж можно было и отговориться, что все это придумали, потому что сыну невеста не понравилась. Уж больно тоща, да конопата.
А сынок, так с родителями всю их жизнь прожил. А как они умерли, то взяла парня к себе племянница тех родителей, в Москву. Это уже было после революции. Как опекунша. Она была женщина расчетливая, и быстро смекнула, что и дом в деревне продать можно, и на Илью можно лишние метры получить, и заодно прислугой в доме будет. Что ему? И сундук в коридоре под кровать сойдет. И поесть, что останется можно дать.
Илья к тому времени, и красоту и силу свою потерял. Скрюченный мужичок, в старом барахле.
За картошкой он ходил исправно. Мусор выносил. Тяжести таскал, да квартиру от воров охранял. Все на работе, а он дома.
Только иногда ляжет на свой сундук, отвернется к стенке и плачет, маменьку с папенькой вспоминает. Как его маменька пирожками кормила, да рубашки новые покупала. Да как любила. И папеньку, и Нюшку, и свой дом…
А новая семья думала: «Дурак, чего с него взять, чего плачет? И тепло и не голодный. Какие чувства у дурака могут быть»?
Пенджик
Случилось так, что бабушка Поля переехала в Москву еще до Революции, в 1903 году. Здесь служил ее муж, здесь родились ее трое детишек: Коленька, Зиночка и Митенька. И жили они в большой квартире на Каланчевке, в том самом угловом доме в начале улицы, который был недалеко от вокзала. В другом крыле дома была гимназия, и детишки, когда подросли стали в ней учиться.
Здесь же в доме, вернее в его полуподвальном помещении был прекрасный гастроном, со множеством вкусных и ароматных колбасок, булочек и пирожных. И когда мама брала детишек с собой в магазин, пока она сама выбирала продукты для обеда, они любовались красивыми корзиночками с кремовыми букетами, и представляли какой вкусный вон тот квадратик, который назывался пирожным «Наполеон», а до чего была хороша полянка с грибками и белочкой. А тарелочки с вишенками и сливками?!
Не далеко от дома было несколько скверов, и мама часто гуляла с детьми в них, а по дороге дети смотрели на вокзал, на котором всегда было много народа, и гудели, прибывая поезда. Им нравилась Москва, им нравился шум трамваев, магазины и тротуары, они родились здесь, и это был их родной город. А мама все время вспоминала старую усадьбу и их дом, в котором она провела свое детство.
Квартира была большая, на третьем этаже дома и состояла из пяти комнат, большого коридора, огромной кухни и ванны. Широкая лестница с красивыми периллами вела к дубовой лакированной двери с металлической пластинкой, на которой было написано А.В. Громов. Места в квартире было больше чем достаточно и для родителей и для детишек и для гостей. А гости собирались в этот дом часто, потому что здесь их всегда встречали с радостью. И дом привык, что в нем всегда живет много народа, и всегда вкусно пахнет, и звучит гитара. Часто вечером все садились в гостиной, за огромным самоваром, пили чай, разговаривали, и романсы под гитару пели. Как раньше в усадьбе Кареевых, где бабушка Поля родилась, и где прошло ее детство. Ведь папа их, Карпинский Сергей Павлович, был управляющий этим имением, и почетным гражданином.
Какое было имение! Красивый желтый дом с белыми колоннами, смотрел на большой пруд. Таинственные дорожки разбегались по парку. Скамеечки стояли то здесь, то там, и так приятно было посидеть в тени орешника или жимолости и поболтать с сестрами и помечтать о будущем. И хорошо там было и зимой и летом. Садовник высаживал всевозможные цветы, следил за посадками, и парк всегда был в прекрасном состоянии. А фамилия у него была такая интересная – Помазов. Там в стороне от главного особняка стоял и их дом, дом управляющего имением.
Когда усадьба на время затихала от гостей и праздников, хозяйка, Варвара Сергеевна, частенько садилась у озера, в плетеном кресле, за круглым столом с чайником и чашкой, и просила девочек, чтобы они катались на лодке и пели под гитару. Уж очень Варваре Сергеевне нравилось смотреть на воду и слушать их песни. Ах милая, милая Варваре Сергеевне! Старенькая уже была. Ноги больные. А добрая какая. Все свои драгоценности на гимназию пожертвовала. И девчонкам все что-нибудь подарит. Кому платье красивое, кому туфельки, кому колечко или сережки.
А для девочек это было очень даже приятное занятие. У них и наряды для этого были специальные. Вышитые, отделанные кружевами и тесьмой. С красными бусами, с красивыми фартуками. И озеро для них было сценой, а они актрисами. И голоса их красиво звенели, и приятная музыка гитары разносилась над усадьбой, а кувшинки пахли, и приятный летний вечер был теплый и светлый.
