Движение «поршня», помимо стонов и возгласов недовольства, сопровождалось жутким скрипом стареньких автобусных «шпангоутов». Мне почему-то вспомнился старинный чаплинский фильм. Казалось, что передняя дверь вот-вот не выдержит этого дикого напора и сломается, а автобус, как большой тюбик с горчицей, выплюнет из утробы что-то пожеванно-бесформенное прямо на паперть католического собора.
Кошмар и возмущение витали в атмосфере автобуса еще минут пять. Пассажиры, держась за поручни, висели, балансируя, чтобы удержаться на поворотах и напоминали собой сюжет памятника героическому миноносцу «Стерегущий» в далеком Питере. Во всей композиции не хватало только кингстона, к которому все должны тянуться. Постепенно осваивая возможные кусочки свободного автобусного пространства, народ принимал все более свободные позы и, наконец, угомонился.
До Подплава мы добрались вовремя…
Однажды Крохина лодка возвращалась с учений в Северном море…
Проливы проходили в шторм. Шведские и датские паромы с завидной интенсивностью и регулярностью, несмотря на шторм, выполняли свои перевозки, создавая бегущей домой подлодке перманентную помеху. Ну а два катера «сопровождения» следовали буквально «по пятам», готовые в любой момент к любой провокации. В их задачу входил и возможный подъем людей на случай, если кто-то, решив изменить Родине, сиганет за борт.
Оценив обстановку, Кроха принял решение — с мостика не сходить. Порядком укачавшись, он скомандовал механику, чтобы на мостик вынесли матрас. Видавший виды, некогда полосатый ватный матрас был доставлен и водружен на рубку поверх опущенных выдвижных устройств. На нем Кроха и возлежал, будто сломанная штормом грот-мачта. Меж разбросанных в разные стороны ног, мокрый и озабоченный, словно суслик при пионерской облаве, торчал из своей штатной ячейки рулевой-сигнальщик. Кроха, время от времени поднимал голову и, оценив ситуацию, по необходимости через вахтенного офицера отдавал команды на руль и телеграфы. Когда же становилось совсем невмоготу и к «выходу» подступало, он вскакивал во весь свой баскетбольный рост и, как раненный баклан, орал на ветер, периодически изливая наружу серо-зеленые потоки содержимого своего желудка.
Из-за крупных габаритов спускаться в надводный гальюн Крохе было сложно, а в этом состоянии особенно. Поэтому возникавшие за пять часов прохождения проливной зоны естественные малые и большие надобности решались на месте, с высоты мостика и под любопытными объективами разведывательных катеров сопровождения. Малая нужда справлялась неброско, практически незаметно. Ну а на большую… вероятный противник реагировал резким маневром изменения курса и активным сближением. Поначалу, все выглядело так, будто они уклоняются от возможного попадания экскрементов, поскольку занимали правильную позицию по ветру, ведь давно известно, что «ничто так не портит цель, как прямое попадание». Но, глядя на высыпавшую на палубу «супостатов» разношерстную, откровенно ржущую толпу, непрерывно снимавшую происходящее на пленку и глазеющую на «это» через могучую бортовую оптику, не оставалось никаких сомнений — объектом любования является Крохина «корма». Вероятно, каждый из снимавших втайне надеялся, вернувшись на берег, круто преуспеть в бизнесе, втридорога продав какому-нибудь журналу «измученную» походом задницу командира советской дизельной подлодки.
Можно только представить возможные комментарии очевидцев, так как туалетная бумага, увы, не являлась участницей данного процесса. А ведь это был просто рядовой, маленький эпизод из нелегкой, но полной неожиданностей и «романтики» флотской жизни нашего героя…
Для информации могу сказать читателю, что через два года подобных мучений Кроха все же поступил в Военно-морскую академию, но по ее окончании на плавающее соединение не попал. Кадровики, досконально изучив офицера, предложили ему должность в штабе Балтийского флота в отделе БП, на которую он, после недолгих уговоров, и согласился.
Рухнула заветная мечта стать комбригом и адмиралом. Не хочется думать, что роковую роль в судьбе нашего героя сыграл компрометирующий его фотоматериал.
Фрол
«В грехах мы все, как цветы в росе,Святых между нами нет...».
Фрол, как его звали друзья на бригаде, слыл личностью неординарной.
Умом большим не отличался, но был на удивление упорен и даже уперт. С виду большой и спокойный, старался служить обдуманно, усердно, исполнительно. По-крестьянски хозяйственный, с замашками опытного снабженца, был прижимист и запаслив. Уже с лейтенантских лет обращал на себя внимание командования бригады своим умением содержать в хорошем состоянии вверенное ему заведование на корабле и берегу. В то время бригадой командовал Н.Е.Хромов, который за мастерское совмещение жесткой требовательности и заботы о подчиненных, заслуженно носил прозвище Дядька. Мимо его пристального внимания такие способности молодого офицера незамечено пройти не могли.
В глаза всем сразу бросалась его физическая развитость, подтянутость и старательность. К тому же не пил «шило» и был в этом, пожалуй, исключением из правил среди всех себе равных.
И служба у Фрола пошла в рост. Может не так быстро, как ему хотелось бы, но на месте не стояла.
Сказать, что он был окончательным трезвенником, конечно нельзя. Ведь служил он не на Луне, а в Либаве, среди друзей-лейтенантов. Правда, от частых дружеских застолий старался уходить. Прежде всего, побаивался жену, которая, зная его скрытые особенности, по-женски давала ему иногда нагоняй почище любого командира подводной лодки.
— Ты что, спортсмен? Или вообще не пьешь? — удивленно спрашивали его друзья.
— Почему? Пью… иногда, — отвечал он.
— Значит, жены боишься? Наверняка сильно ругает, когда поддатый являешься? — старались уточнить товарищи.
— Ну, уж нет… столько-то я не пью, конечно! — смущенно отвечал Фрол, так как этот вопрос, как выстрел, попадал точно в «десятку».
Его трезвость обусловливалась прежде всего контролем со стороны. Самоконтроль мог просто не сработать. И он это знал. Ситуация сродни нахождению человека на болотной трясине. Вроде все хорошо: и солнце светит, и мох зеленеет, и птички поют, а сделал шаг в сторону и — задница!
Так бывает в жизни. Медики об этом знают. Эта невидимая грань называется лишней рюмкой, и порой безрезультатно изучается людьми на протяжении всей жизни.
В тех редких случаях, когда Фрол все же поднимал рюмку не совсем обдуманно, им совершались «подвиги», о которых потом долго говорили в подплаве…
Проводы на классы
Конец лета в Лиепае выдался жарким. Офицеры одного и того же выпуска училища ТОВВМУ, товарищи по жизни, учебе и службе Василий Коновалов и Олег Огородников в этот день были утверждены на учебу. С первого октября их ждали командирские классы (6-е ВОК ВМФ). Учеба предстояла в Питере, где друзья не были ни разу в жизни. Радость переполняла их!
Правда, Василий через неделю уходил в «автономку», и получалось так, что в очередной раз друзьям предстояла встреча уже на классах, в Ленинграде. Повод решили обмыть сразу. Зачем откладывать на потом то, что можно выпить сегодня. Благо, время и деньги у холостяков имелись.
Отметить факт удачи решили в ресторане дома офицеров, который в народе называли
