ровно и бесцветно, палец указывал на кольцо Феррары.
— Теперь я все про тебя поняла, — сказала она, — разглядела тебя, сын порочной женщины: ты же носишь ее кольцо, священное кольцо Тота. Ты запятнал его кровью, как это сделала до тебя она, кровью тех, кто любил тебя и доверял тебе. Я бы могла сказать, кто ты, но мои губы запечатаны. Я бы сказала, кто ты, ведьмино отродье, убийца, потому что я все знаю.
Она механически выдвигала свои дикие обвинения, не проявляя ни малейшего признака страсти. За ее плечом показалась взволнованная миссис Хьюм и прижала указательный палец к губам.
— Боже мой! — бормотал Кеан. — Боже мой! Что…
— Тсс! — отец схватил его за руку. — Она спит!
Майра Дюкен повернулась и вышла из комнаты, сопровождаемая встревоженной миссис Хьюм. Энтони Феррара поглядел на мужчин. Его губы скривились.
— Ее беспокоят странные сны, — прохрипел он.
— Провидческие сны! — впервые доктор Кеан обратился к нему. — И не надо на меня смотреть так свирепо, потому что, возможно, я тоже все знаю про тебя! Пойдем, Роб.
— Но Майра…
Доктор Кеан положил руку на плечо сына и посмотрел ему в глаза.
— В этом доме ничто не причинит боли Майре, — спокойно произнес он, — потому что Добро выше Зла. А сейчас мы можем только уйти.
Энтони Феррара посторонился, и они вышли из библиотеки.
Глава 4. На квартире у Феррары
Доктор Брюс Кеан развернулся на стуле и поднял густые брови в немом вопросе: в кабинет неожиданно вошел его сын. Хаф-Мун-стрит была залита почти тропическим солнечным светом, но знаменитый терапевт в этот ясный день уже беседовал с теми, для кого небо затянулось тучами и кого больше не радует дневное светило, и отослал их домой. Еще одна группа несчастных, в волнении ожидающая осмотра, сидела в соседней комнате.
— Привет, Роб! Ты ко мне как к врачу?
Роберт присел на угол большого стола и отрицательно покачал головой.
— Нет, спасибо, сэр, я в порядке, но думаю, вы захотите услышать кое-что о завещании…
— Уже слышал. Так как там упоминалось и мое имя, Джермин известил меня, но неотложный случай помешал присутствовать. Поэтому сегодня утром он мне позвонил.
— Понимаю. Значит, я просто теряю ваше время, но я удивился, приятно удивился, когда узнал, что сэр Майкл оставил наследство Майре — мисс Дюкен.
Взгляд доктора Кеана стал серьезен.
— А что заставило тебя думать, что он ничего не оставит своей племяннице? Она сирота, он был ее опекуном.
— Конечно, в этом нет ничего неестественного, но не один я предполагал, что, находясь в определенном состоянии психики, которое предшествовало его смерти, он изменил завещание.
— В пользу приемного сына Энтони?
— Да, я знаю, что и вы этого опасались, сэр. Но выяснилось, что они наследуют в равных долях, и дом остается Майре. Мистер Энтони Феррара, — он подчеркнул имя, — даже не смог скрыть досаду.
— Да ты что!
— Точно. Он лично присутствовал, опять закутался в одну из своих шуб — и это когда на улице настоящая Африка! На сей раз шуба была из виверры,[18] вот так вот!
Доктор Кеан постукивал по промокательной бумаге стетоскопом.
— Жаль, что ты так относишься к молодому Ферраре, Роб.
Роберт вздрогнул.
— Вам жаль? Не понимаю. Да вы же сами прилюдно порвали с ним, когда умер сэр Майкл.
— И все же мне жаль. Сам знаешь, сэр Майкл поручил мне заботу о своей племяннице.
— И слава богу!
— Я тоже рад, хотя дело весьма непростое. Более того, он запретил мне…
— Присматривать за Энтони. Да, да, но он же не знал, что из себя представляет этот человек!
Доктор Кеан повернулся к сыну.
— Не знал. По божьему благословению, он так и не узнал того, что открылось нам. Но, — отец пристально посмотрел в глаза Робу, — обязанность не стала от этого менее значимой, мальчик мой!
Молодой человек был в замешательстве.
— Но он же…
Доктор поднял палец, и слова замерли на губах сына.
— Я все понимаю, Роб, даже лучше тебя. Разве ты не видишь, как обещание связывает мне руки и заставляет молчать?
Роберт онемел, не зная, как реагировать.
— Дай мне время обдумать, что делать дальше, Роб. Признаю, что в данный момент я не могу примирить свою совесть с возложенными на меня обязанностями. Но дай мне время. Если можешь — только как формальность, тонкий политический ход — не порывай с Феррарой. Ты его не любишь, я знаю, но мы должны следить за ним! Есть и другие причины…
— Майра! — догадался Роберт и покраснел. — Да, понимаю. Вы правы. Но, господи, как же это тяжело.
— Советуйся со мной. На хитрость отвечай хитростью. Мальчик мой, мы видели, что тот, кто встает у него на пути, умирает таинственной смертью. Если бы ты изучал то, что изучал я, ты бы знал, что расплата, пусть и нескорая, неизбежна. Будь начеку. Я тоже приму меры предосторожности. Я не отрицаю, у нас есть враг, и действует он при помощи нестандартного оружия. Возможно, я узнаю, как у него это получается, и подумаю, не перенять ли что-нибудь у него. Но защитой, а для тебя единственной защитой, будет хитрость, коварство!
Заговорил Роберт — резко и решительно.
— Он остановился в роскошной квартире на Пикадилли.
— Ты там был?
— Нет.
— Навести его. Воспользуйся первой же возможностью и навести. Если бы ты не узнал обо всем еще тогда в Оксфорде, мы бы до сих пор пребывали в неведении. Тебе никогда не нравился Энтони Феррара — он никому не нравился, но ты же навещал его в колледже. Продолжай наносить ему визиты и здесь, в городе.
Роберт встал и зажег сигарету.
— Вы правы, сэр, — ответил он. — Рад, что вы со мной. Кстати, как насчет…?
— Майры? Пока она останется дома. С ней миссис Хьюм и все старые слуги. Позже мы решим, что делать. Хотя ты сам можешь заскочить проведать ее.
— Так и поступлю, сэр. До встречи!
— До свидания, — сказал доктор Кеан и нажал кнопку звонка, чтобы Марстон проводил посетителя и пригласил следующего пациента.
Роберт Кеан нерешительно стоял на Хаф-Мун-стрит: вся его душевная борьба отражалась на лице. Он может отправится к Майре Дюкен, и там его обязательно пригласят остаться на обед, или же лучше он пойдет к Энтони Ферраре. Он остановился на втором, пусть и менее приятном, визите.
Сворачивая к Пикадилли, он обдумывал, не явится ли мрачная сверхъестественная тайна, известная ему с отцом, препятствием для успешной карьеры в журналистике. Она, волнующая, демоническая, постоянно отвлекала его от работы. Чувство яростного негодования, которое он испытывал по отношению к Энтони, становилось все сильнее с каждым шагом. Феррара был пауком, сплетающим сеть, в которой
