— Один?
— Один. Если вы хотите попасть к нему на прием…
— Вот именно. Сиди здесь и никого не впускай.
Бабур резко толкнул ореховую дверь и вошел в кабинет.
Увидев его, Масуд оборвал фразу на полуслове, сразу же положив трубку. Тут же из динамика послышался взволнованный голос секретарши. Она пыталась что-то сказать в свое оправдание, но Масуд, выключив динамик, изобразил улыбку:
— Привет, Бабур. Присаживайся. Вот уж не ждал.
— Это точно, давно не виделись. — Бабур уселся в стоящее у стола кресло. Нужно было сразу брать быка за рога, поэтому он сказал, не затягивая: — Масуд, у меня с хозяином к тебе претензии.
Галерейщик прореагировал точно так, как и ожидал Бабур. Подняв руки, он покачал головой:
— Претензии… Дорогой Бабур, ты ведь знаешь, как я уважаю господина Юсифа. И к тебе я всегда относился с огромным уважением, в этом ты не раз мог убедиться…
Глядя в потолок, Бабур прищелкнул языком, бросил небрежно:
— Учти, у меня нет времени, я пришел по делу. Ты знаешь Мишу Каменского из России?
Масуд потянулся к стоящей на столе серебряной сигаретнице. «Все понятно, — подумал Бабур, — галерейщик пытается выиграть время». Искоса посмотрев на хозяина кабинета, он по случайно пойманному им взгляду понял: Масуд раскололся.
— Значит, ты его знаешь.
— С чего ты взял? Я еще ничего тебе не сказал.
— Знаешь, Масуд. Это же видно.
Масуд молчал. Наверняка он сейчас лихорадочно соображает, что ответить. Бабур же, наоборот, был абсолютно спокоен, ведь доказывать, что Масуд знает русского, сначала назвавшегося Колей, но потом объяснившего, что Масуду он известен как Миша Каменский, ему не было нужды, поскольку этот русский сидел внизу, в «БМВ», вместе с хозяином.
Видимо, почувствовав уверенность Бабура, Масуд в конце концов сказал:
— Хорошо. Допустим, я его знаю. Что дальше?
— Дальше — ты должен ему девяносто тысяч долларов. И ты ему их отдашь. Прямо сейчас. Понял?
Масуд долго клялся, что не знает ничего ни о каких девяноста тысячах. Длилось это, наверное, минут десять. Наконец, дав гале-рейщику выговориться до конца, Бабур спросил:
— Да, кстати, Масуд, ты ведь жил в Союзе?
Масуд пожал плечами:
— Ну и что? Во-первых, это было очень давно. Во-вторых, какое это имеет отношение к нашему разговору?
— Самое прямое. И ты, наверное, не забыл, что такое капуста, то есть долговая расписка? — Достав из кармана визитку Масуда, которую дал ему русский, Бабур положил ее на стол: — Вот, гляди!
Взяв карточку, Масуд сделал вид, что внимательно ее изучает. Однако Бабуру было достаточно одного взгляда, чтобы понять: все это чистый театр. Расписка в самом деле выдана галерейщиком, а значит, от выплаты девяноста тысяч зеленых ему не отвертеться. Тем не менее даже после того, как Масуд признался, что расписка в самом деле написана его рукой, Бабуру пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его: без девяноста тысяч долларов, которые он, Бабур, намерен получить сейчас же, немедленно, он отсюда не уйдет. Наверняка Масуд сопротивлялся бы еще, если бы Бабур не пригрозил спуститься вниз за хозяином, а заодно и за русским. Неизвестно, кого больше испугался Масуд, однако это подействовало. Потрогав лежавшую в пепельнице недокуренную сигарету, он в конце концов со страдальческим видом достал чековую книжку. Спросил, не глядя:
— Что я должен сделать?
— Ты ведь открывал этому парню кредит со своего счета? На девяносто штук?
С видом, как будто у него только что выдернули зуб, Масуд выдавил:
— Открывал. Но Каменский успел истратить с этого кредита тысячу шестьсот долларов.
— Я знаю. Бери чек и пиши распоряжение о переводе оставшихся денег на имя Каменского в том же банке.
Взяв чек и написав распоряжение, Масуд протянул бумажку Бабуру.
— Вот. Восемьдесят восемь тысяч четыреста. Проверь. Чтобы потом не было претензий.
Проверив запись, Бабур кивнул:
— Все в порядке. Как раз об этой сумме мне говорил хозяин.
— Расписку я могу оставить себе?
— Конечно. — Бабур встал, чтобы покинуть кабинет. Как-то странно взглянув на него, Масуд, делая вид, что разглядывает что-то в окне, спросил, усмехнувшись:
— Ну а ты знаешь, за что я написал русскому расписку?
— Знать не знаю и знать не хочу. Это дела хозяина. Я в его дела не вмешиваюсь.
Взяв не докуренную сигарету, Масуд чиркнул зажигалкой. Сказал, затянувшись:
— Ну я все-таки тебя проинформирую: девяносто тысяч, которые я отстегнул русскому, мелочь. За этим русским стоят большие бабки.
— Что-то ты темнишь, Масуд, а? Какие еще большие бабки?
Масуд впервые за это время посмотрел на него в упор.
— Очень большие бабки. Ты человек с головой, ну и… Если захочешь узнать подробней, позвони. Мой телефон у тебя есть.
— Да? — Бабур усмехнулся. — Ладно, Масуд, может, и позвоню.
Уже выходя из кабинета, он услышал, как галерейщик сказал ему вслед:
— Буду ждать.
25
После того как Бабур вышел из машины и скрылся в дверях здания, Юсиф минут десять сидел молча. Миша тоже решил не нарушать молчания. Размышлял: все, что сейчас здесь происходит, вполне может быть самым обычным фуфелем. Алмаз ведь остался у Юсифа, который никаких расписок ему не давал. Впрочем, даже если бы Юсиф и дал ему расписку, что с того? Если Юсиф и Бабур решили его кинуть, сделать это им не помешает никто на свете. Никто.
В конце концов Юсиф, посмотрев в его сторону,спросил:
— Вы в Стамбул прилетели или приехали?
— Приплыл на «Украине».
— Если не секрет, один?
— Нет. С другом и двумя девушками. Остановились в «Хилтоне». И все было бы прекрасно, если бы меня не кинули. А за Масуда мне поручились в Одессе…
— Вашего друга, который решил остаться с вами в Стамбуле, зовут случайно не Антон?
— Да.
После некоторой паузы Юсиф хмыкнул.
— Мне кое-что говорил Гурген о вас и об Антоне.
— Но Гурген ведь нас совсем не знает, встретились раза три, и все. Что он мог говорить?
— Гурген сказал, что вы с Антоном навели в Москве шороху.
«Черт, неужели до Гургена дошло, что мы ограбили квартиру на Бережковской, — подумал Миша. — Если так, под нами явно дымит. Ведь если об этом знает Гурген, вполне может знать и ментовка. А ментовка повязана с Интерполом. Времена же теперь такие, что замести могут где угодно. Даже здесь».
Выждав, он осторожно спросил:
— Какого шороха, Гурген не уточнял?
