Обыск
На следующее утро квартира Веры Г аевой в присутствии понятых, родителей и представителей ЖЭКа была вскрыта.
Взявшись за книжный шкаф, Тауров тщательно просмотрел и перелистал все книги. Ничего интересного, кроме старых открыток, использовавшихся как закладки. На некоторых книгах в уголках проставлены инициалы «В. Г.». Скорей всего — «Вера Гаева». Правда, на одной из книг, «Литературных портретах» Моруа, в углу форзаца он нашел чью-то незнакомую подпись. Книга стояла в глубине, заставленная другими. Витиеватый росчерк, заглавная буква похожа одновременно и на Д и на Р. Вряд ли это Верина. Все-таки Р или Д? Если Р — книга может принадлежать Разину. Тогда — именно потому, что книга заставлена другими, Разин, проникший, допустим, в квартиру два дня назад, — мог ее просмотреть. Подошел к Гаевой:
— Нина Александровна, посмотрите, эта подпись вам знакома? Не Верина случайно?
Вгляделась.
— Нет. Верочкину подпись я знаю. Чужая эта подпись. Чья, не скажу, но чужая.
— А книга? Вы видели ее у дочери?
Тронула обложку.
— «Литературные портреты»… Что-то не помню. Вообще-то Верочка интересуется литературой, искусством. Но точно не знаю. Может быть, дали почитать?
— Наверное. Придется взять на экспертизу.
— Берите, конечно. Вы ведь лучше знаете.
Спрятав книгу в портфель, Тауров продолжил осмотр. Быстро оглядел журнальный столик: те же «Вог» и «Бурда», та же Цветаева, «Нидерландская живопись» лежит, как он ее положил в тот вечер на краю стола. Значит, после его ухода Вера ничего не трогала. Торопилась. Или ее торопили, — что одно и то же. Выдвинул вделанный в стол ящик — упаковка сигарет «Ява». Посмотрел — в упаковке осталось восемь пачек. Меньше половины. Три дня назад одна из пачек была предложена ему. Вера сказала, что не курит, запас для гостей. Или для гостя, который привык именно к «Яве»? Стоит запомнить. Перелистал каталоги и книги, перешел к платяному шкафу. Открыл одну из створок — аккуратно уложенные стопки белья. В соседнем отделении — плотно прижатые друг к другу плащи и платья. Повернулся:
— Нина Александровна, посмотрите, что взято? Вы ведь знаете вещи дочери?
— Да, конечно. — Гаева взялась за платья. Он отошел в сторону, неожиданно увидел блеснувший золотом черный атласный халат. Тот самый, в котором Вера его принимала. Стоящий рядом эксперт укладывал в портфель взятые образцы. Вера наверняка какое-то время была в этом халате после того, как он ушел. Тауров осторожно снял халат, передал эксперту:
— Можно будет отдельно заняться халатом?
В это время, закончив просматривать шкаф, Гаева повернулась:
— Некоторых вещей нет. Наверное, Вера их надела, когда уходила.
— Вы могли бы их перечислить?
— Пальто нет кожаного, сапог. Двух сумок.
— Продиктуйте, пожалуйста, Евгению Леонидовичу, он запишет.
Шабенко записал под диктовку все отсутствовавшие вещи. Осмотр квартиры закончился через час. Итог — в квартире не было найдено никаких особых ценностей, а также ничего подозрительного или указывающего на совершение преступления. Из документов — комсомольский и профсоюзный билеты и сберкнижка на имя Гаевой Веры Сергеевны с остатком на вкладе одна тысяча триста семь рублей. В квартире никаких пустот и тайников. Отсутствуют: дорожная сумка темно-синяя с клеймом «Трэвел», еще одна сумка такого же цвета поменьше, черное кожаное пальто, черные же сапоги, два платья, несколько кофточек, кое-что из белья и другой мелочи. Нет также паспорта и заводского удостоверения. Было решено, квартиру не опечатывать, а оставить на попечение родителей.
Уже после того, как все вышли и Нина Александровна, предварительно поставив верхний замок на предохранитель, запирала дверь, раздался телефонный звонок.
Гуров кивнул:
— Нина Александровна, пойдемте вместе. Вы снимите трубку и спросите, кто эго.
Они прошли в комнату. Гаева сняла трубку:
— Слушаю. — Посмотрела на Таурова. — Да, квартира Гаевой. Сейчас… Вас.
Тауров взял трубку:
— Олег? Что случилось?
— Случилось вот что. — Кусов на том конце провода медлил.
— Гнушев позвонил только что. Из Холмска. Мы с тобой думаем, что «Петропавловск-Камчатский» в рейсе? Так?
— Ну, так.
— А он говорит — «Петропавловск-Камчатский» ушел из Холмска в Дальноморск. Четыре дня назад. И давно уже стоит здесь.
— Это точно?
Более чем точно. Я позвонил в диспетчерскую, там говорят — «Петропавловск-Камчатский» четвертые сутки стоит в бухте Диомид. В судоремонтном заводе УТРФ[5]. Ну я и подумал — тебя это заинтересует.
В бухте Диомид
Судоремонтный завод УТРФ в бухте Диомид в отличие от СРЗ Дальрыбхолодфлота был для Таурова чужим. Лункова, работник ОБХСС, занимающеюся заводом, он по телефону не застал. Поставив машину у проходной, прежде всего заглянул в комнату охраны. Предъявив начальнику ВОХР удостоверение, спросил:
— С капитаном Лунковым из ОБХСС знакомы?
— Конечно.
— Как только он появится, скажите я, Тауров, очень просил подождать его здесь. До моего прихода пусть никуда не уходит. Где стоит «Петропавловск»?
— Как выйдете, справа. У последнего причала.
Выйдя из проходной, Тауров довольно быстро отыскал стоящий у дальнего причала «Петропавловск»: среди зимующих в бухте БМРТ[6], плавбаз и крабоконсервных заводов резко выделялся высокий матово-голубой борт. Подойдя ближе, разглядел и темно-синюю надпись на корме: «Петропавловск-Камчатский». Продвигаясь по территории завода вдоль берега бухты Диомид, самой южной бухты Дальноморска, узкой, извилистой, заставленной судами, подумал: «Петропавловск» отдал швартовы у заводского причала как раз в ночь, когда исчезла Вера.
Поднявшись на палубу, Тауров увидел плечистого здоровяка с затертой сине-белой повязкой на рукаве штормовки. Устроившись на краю накрытого брезентом трюма, вахтенный пил чай, для тепла обнимая горячую алюминиевую кружку ладонями. К его появлению здоровяк интереса не проявил. Лишь скользнул взглядом и, вздохнув, снова припал к кружке. Тауров бросил негромко:
— Прости, кореш, кэп у себя?
— У себя, где же еще.
Впустив Таурова в каюту, капитан «Петропавловска» внимательно изучил предъявленное удостоверение. Сверил взглядом лицо с фотографией, вернул.
— Понятно, Вячеслав Петрович. Если не знаете, меня зовут Белоусов Петр Прокопьевич. Садитесь, слушаю вас.
