дело — женщину приласкать. Разогреть сердешную. Самому разогреться. Блаженство плоти! Настоящие ощущения!.. А то еще напьется алкаш, отравит организм и тыкается дурак дураком из угла в угол. Людям на досаду, себе, может, на беду. Как с Антоном случилось, мужем Гули. Хороший мужик был — и трудяга, и мастер на все руки. Домище вон какой заложил! А пропал. Водка! И так нелепо: пьяный с лестницы свалился. Электричество в дом проводил. Головой об камень, и теперь мается в дурдоме. Говорят, навсегда. Сам пропал, жену оставил не вдовую, не мужнюю. А женщина славная! С такой, наверное, к другой и не потянет…
Гуля! Гульяна…
Петр снова стал перебирать в уме милые подробности еще не остывшей встречи. И снова душа занялась дурным пламенем. Нет! Это что?то невероятное: только подумает о ней, а уже весь загорается. Ни с одной так не было. И активная, и на выдумку горазда. И все знает, и все умеет. Наскучилась, видать, по мужику. А может, тоже организм? Природа, так сказать.
Петр крутнул головой восхищенно, вспоминая ее, ласковую и ненасытную. И аккуратистка, и умница — про учение Карла Маркса даже знает… (Это он уже с ехидцей подумал). Усмехнулся. Теперь он насквозь грамотный. Раньше только и знал про Карла Маркса, что он человек, и все человеческое ему не чуждо. Теперь…
«Впрочем, чушь. Поспать бы сейчас минут шестьсот!»
— подумал и почувствовал усталость. А в подсознании продолжало проворачиваться что?то про Гулю, работу и Карла Маркса. Какая?то связь между всем и этим неожиданным ночным рейсом в лесосеку. И какого черта он прется в этот ночной рейс?! Начальник нижнего склада попросил сделать пару рейсов срочно. Вывезти с дальней лесосеки заготовленный в прошлом году по осени судолес. Вовремя не вывезли, теперь хватились. А ему, Петру, того и надо — от Ольги улизнуть хоть на ночь. С Гулей, бракером нижнего склада, наконец, столковались после долгих «дипломатических» переговоров. Она долго, с год, наверно, и слушать его намеки не хотела. Потом потеплела. И вот… Рискует страшно! По местным неписаным законам она вполне может схлопотать хорошую трепку с выдиранием волос…
Разговор с начальником нижнего склада происходил вечером. После смены. В конторе, в бухгалтерии — задымленной напрочь, прокопченной, облезлой и обшарпанной комнатенке, где бухгалтер и экономист. (Их уже не было. Они работают до пяти. А может, они болели, что с ними частенько случается). Мягко ложились весенние сумерки на землю, и начальник, набегавшийся за день, устало торчал за конторским столом, а за ним, за его спиной, с осанистого трехдверного полированного шкафа, приспособленного для бумаг, строго глядел в мировое пространство бюст Карла Маркса из белого гипса. Он изваян во фраке, при галстуке — бабочке; характерно волосат, бородат и усат. У него такой величественный вид, всепокоряющий и непреклонный взгляд, что Петр старался говорить вполголоса.
Да, он не прочь поработать во вторую смену, вывезти этот судолес. Тем более, директор обещал уплатить за эту работу в двойном размере. Дело к отпуску, деньжата во как нужны! Только заедет домой, поужинает, вздремнет часок, другой…
— Значит, договорились? — начальник несильно прихлопнул ладонями по столу. — Я пошлю туда крановщика с краном. Ну а грузчиков… Думаю, вы сами управитесь. Там на два, три рейса всего…
— Хорошо, Владимир Иванович.
На том и расстались.
Он выехал из поселка уже затемно. И поужинал, и вздремнуть успел. Правда, дремалось неважно, донимали картинки предстоящей встречи с Гульяной. Воображение разгулялось так, что сон отлетел. В двух шагах ходила, стараясь не шуметь, Ольга. Но к ней никак не тянуло. Пропала к ней всякая охота. Думалось про Гулю. Так и не заснул. А только стемнело — вырулил за поселок. Загнал лесовоз с коротким, под сортименты, прицепом в глухой дорожный тупичок и по — над речкой, огородами пробрался к Гуле… Теперь вот после оглушительной дозы интима, чуть живой, он трясется к дальней прошлогодней лесосеке, где теперь уже заждался его крановщик с краном. Неудобно перед мужиком! Придется врать. Мол, обломался; скат спустил, или что?то в этом роде…
Чтоб не заснуть за баранкой, он стал раскручивать пришедшую в голову мысль. Проблески ее мелькали в голове и раньше. Еще когда только начал захаживать к Гуле. Бросить жену Ольгу, раз не люба, жениться на Гуле. Но бросить Ольгу не так просто: у них двое сынов. Один уже взрослый, в техникуме учится. С ними как? Это, брат, якорь! Бросить двух сынов, в которых столько сил и души вложено? Это тебе не камень с дороги пнуть. Стыдно! А когда вырастут?.. О — о-о! И потом, — Гульяна девчонка еще. Еще и тридцати нет. А он… Ему уже за сорок!
Петр поерзал на продавленном дерматиновом сиденьи, покряхтел досадливо, кашлянул, удивляясь своим таким мыслям, глянул раз и другой на мелькающий за обочиной дороги темный лес и улыбнулся сам себе кисло: о женитьбе на Гуле и речи быть не может. Хотя она и намекает. Скажу, мол, встречаться рад, а жениться — не. Потому как сыны. Честно! Бабенка хороша — обманывать не моги. Вишь ты, общей женой по Карлу Марксу быть не хочет. Хочет меня одного. Такую обманывать грех. Конечно, это тоже не дело — тайком. Ну раз тайком, ну два. Ну год тайком. А потом что? А ей одной тяжело. Ей нужен муж. Мужик в доме. Охочих, правда, много найдется. Но ведь пропойцы. С самой лютой «голодухи» не навернешься. Факт! А дни идут. Красота вянет. Такая женщина пропадает среди грубых неотесанных мужиков. Эх, жизнь!
Гульяна, проводив разлюбезного, тихонько заглянула в детскую, отвернув ряднушку, которую приспособила вместо двери. Так и не успел Антон навесить дверь в детскую. Многое не успел Антон! Второй этаж еще ничего — жить можно. А первый!.. Гараж, сауна. И зачем такой домище развернул? Что теперь с ним делать? Без хозяина уже четвертый год. Все трескается, рушится. Особенно зимой и осенью. Когда дожди и холод. Машина ржаветь начала. Продала. Все деньги на лечение. Дом было настроилась продавать, но люди добрые отсоветовали: бесполезно! Врачи, они деньги?то берут, а сделать ничего не могут’. А тут женихи одолели. Особенно армяне. Да и греки тоже. Но тут все ясно — не она с Лялькой им нужна — дом им нужен. Нет, нет! Лучше уж продать, да к матери в Хадыженск переехать. Все?таки родной человек рядом будет — и поможет, и поддержит. Одной здесь, в этих хоромах, не прожить ей. Из пяти комнат они с Лялькой обжили две. А три забила досками крест — накрест. По ночам там гарцуют, словно лошади, крысы — бегают по неприбитым половицам. Страшно! А когда задерутся — так и вовсе волосы дыбом встают.
Петр промчался на скорости по единственной улице дальнего горного поселка. В поселке темно. Лишь в одном окне горел еще свет. И если б не этот единственный свет в окошке да не отсыпанная гравием дорога, было бы полное ощущение заброшенности: сутулые замершие дома — «динозавры» с темными окнами, мрачно отражающими свет луны; поваленный забор, ряд высохших акаций, полуразрушенный сруб колодца и сломанный «журавль» над колодцем. А за околицей — скелет «раздетого» до «костей» дэтэшки.
От поселка до лесосеки, где ждет его не дождется крановщик, — километров десять. В горы. Помнится, возили тогда из Пихтового Лога. Там и в самом деле в прошлом году на северных отрогах скалы Индюк попалась пихтовая деляна, где взяли дефицитной в этих лесах пихты тысяч восемь. И судолеса немного выкроили по спецзаказу Минморфлота.
Петр глянул на часы: без четверти час! Во черти занесли тебя, — ругнул он себя незлобливо, в душе довольный, однако, собой за любовное похождение. Конечно, теперь не так просто будет работу выполнить. Но… Ничего. Как-нибудь управится. Надо бы действительно двумя рейсами, не больше, управиться. Машина пошла в гору. Петр переключил на первую скорость. Мотор заработал с натутой. Все выше и выше, поворот за поворотом. Кажется, уже вылез на самый верх горушки, что вздымалась по носу радиатора старательного МАЗа. Машина подминала под себя сухую до звона дорогу. (Нынче с дождями не густо. Для вывозки леса это, конечно, хорошо, но для огородов… Картошку посадили, она и сидит в земле, не всходит). Свет мощных фар лизнул противоположный склон горы, взору открылась на миг старая порубка, пустые прокладки брошенного верхнего склада. Лишь в одном месте горбился небольшой издали штабелек. А возле него замер с опущенной стрелой автокран. Крановщик, видно, не дождавшись его, опустил стрелу на фиксаторы и спит теперь в кабине. Подмерзает. Ночи в горах свежие.
На следующем повороте Петр уже увидел в свете фар и крановщика. Высунувшись из кабины, он грозил кулаком. Мол, я тебе, пропащий!..
Крановщиком оказался Егор Карманов, что на челюстнике на лесозаготовительном участке работает. Раньше был крановщиком. Опытный механизатор! С ним можно загрузить прицеп под самую завязку.
