лицо влажной тканью, либо готовя обезболивающий настой из трав, либо лежа без сна и слушая кашель, от которого вздрагивал весь дом.
Цунэхико замялся у двери.
— Ёрики Сано-сан, мы сегодня ничего не расследовали. А как насчет завтра?
— Мы не будем этим заниматься, Цунэхико. — Зевок удержать не удалось, и Сано прикрыл рот ладонью. — Ни завтра, ни послезавтра. Никогда.
Гримаса секретаря отразила сожаление, скопившееся на душе у Сано.
— Почему? Это было так здорово!
Убедив себя за ночь бросить расследование, Сано не хотел ни думать, ни говорить о нем.
— Так надо, — сказал как отрезал.
Истинный самурай Цунэхико принял объяснение без звука.
Когда секретарь исчез, Сано прибрал на столе и поплелся в офицерскую гостиницу. Небо с пышными облаками горело золотом от заходящего солнца. В Ёсиваре уже начались увеселения. Юдзё — изысканные, дорогие проститутки — машут посетителям из окон заведений. Одна из них, Глициния из Дворца божественного сада, знает, кто убил Нориёси и Юкико...
Сано решительно прогнал видение. Никакого расследования. Спать. Однако, войдя в номер, он помедлил перед шкафом, где лежали постельные принадлежности. Сомнительно, что мысли о Глицинии дадут ему уснуть. Он достал матрас с одеялами и напомнил себе причины, по которым ему не следовало ехать в Ёсивару. Отец. Будущее. Долг. Честь.
В результате желание докопаться до истины стало таким сильным, что он уронил одеяла и матрас.
Он бросился к платяному шкафу, переоделся в длинный серый плащ и широкополую, скрывающую лицо соломенную шляпу, взял все свои наличные и побежал к конюшне.
Вскочив на лошадь, Сано понял, что мечтал об этом целый день.
— Поговорю с Глицинией и успокоюсь, — пробормотал он, весьма удивив конюха.
Ощущение надвигающейся катастрофы отошло на задний план, но все-таки осталось.
Ночная Нака-но-тё сверкала жизнью и возбуждением. На скатах крыш сияли фонари. Из ресторанов, распахнутых настежь, доносились соблазнительные запахи. Из чайных домиков летел хриплый хохот, в окнах маячили мужчины с чашками саке. Прекрасные птички в ярких кимоно заполняли клетки увеселительных заведений. За спинами юдзё в ярко освещенных комнатах играла музыка: некоторые женщины уже подцепили дружков, и веселье началось.
Сано без труда отыскал Дворец божественного сада — самое большое строение на улице. Резными балками и колоннами, выкрашенными в красный цвет, желтой и зеленой росписью оно напоминало китайский храм. Над входом между двумя переплетенными драконами рдело полотнище, золотые иероглифы сообщали название борделя. Сано протолкался через толпу, которая в три ряда стояла под окнами.
— Уважаемая госпожа, где найти Глицинию? — спросил он у ближайшей очень молодой девушки, одетой в алое кимоно с белыми иероглифами, обозначающими счастье. Согласно традиции к юдзё следовало обращаться с почтением, как к благородной даме.
Алое Кимоно игриво надула губки.
— Госпожа Глициния, господин? Зачем вам она? — Напыщенная речь была в ходу у проституток Ёсивары. — Ведь воин, столь мужественный и несравненный, как вы, без сомнения, предпочтет хрупкую девушку, едва достигшую цветения, не правда ли?
Алое Кимоно застенчиво прикрыла веером лицо. Жест был такой же заученный, как и слова. Товарки захихикали в ожидании.
Сано собрал в кулак всю свою выдержку. Если он отбреет шлюху, то хозяин рассердится и не пустит в заведение.
— Не хочу обидеть вас, госпожа, но мне нужно поговорить с Глицинией.
— Поговорить? Он пришел сюда разговаривать?! — прыснули девки.
Сано решил, что пора представиться.
— Я ёрики Сано Исиро из полицейского управления. Я должен переговорить с Глицинией по официальному делу. Не могли бы вы передать ей, что
На Алое Кимоно его заявление не произвело ни малейшего впечатления, напротив, разозлило: выходит, она зря трудилась.
— Это в управлении все должны выполнять ваши приказания, ёрики. А я вам не слуга. Впрочем, если...
Пренебрежительный взгляд смерил с ног до головы. Надменная улыбка тронула уголки губ. Сано понял намек и потянулся за кошельком.
— Прошу вас. Это очень важно. Я должен поговорить о Нориёси.
При упоминании имени художника надменная улыбка растаяла. Девушка коротко кивнула и взмахнула рукой. Появилась служанка. Девушка шепнула ей на ухо. Служанка открыла дверь и поклонилась Сано.
— Идите за ней, — сказала Алое Кимоно.
В прихожей Дворца божественного сада Сано разулся и снял мечи: бывали случаи, когда бедная юдзё, спасаясь от насилия, хватала оружие самурая и кончала жизнь самоубийством.
В просторном зале женщины и мужчины, болтая и смеясь, возлежали на разбросанных по полу шелковых подушках. Одна дама наигрывала на самисэне известную любовную мелодию. Служанки сновали с подносами, уставленными закусками и чашками с саке. Подносы звенели от щедрых чаевых, судя по одеждам, гуляли богатые купцы. Миновав зал, Сано вслед за проводницей вышел на веранду.
Перед ним открылся вишневый сад. Лужайки, каменные светильники, фигурный пруд, маленький храм на острове. Летом, наверное, здесь резвилось много компаний. Нынче сад был пустынен. Однако фонарики на зданиях вокруг сада — по одному над каждой дверью — мерцали. Из окон лился свет. Звучал тихий смех. Юдзё развлекали клиентов в интимной обстановке.
Служанка указала на дверь за левым углом:
— Здесь, господин.
Сано постучал. Подождал. Прислушался.
— Войдите, — откликнулся голос с преувеличенной радостью.
Сано отодвинул дверь и поклонился. У лакового туалетного столика на коленях стояла женщина.
— Добрый вечер, госпожа Глициния. От приветливости не осталось и следа.
— Я ожидала кое-кого другого. Кто вы? — В отличие от Алого Кимоно она говорила на чистом, без примеси диалекта языке.
Сано снова поклонился и назвал себя.
Глициния совершенно не соответствовала его представлению о подружке Нориёси. Он полагал, что та в возрасте, этакая мамочка для клиентов. Оказалось, Глицинии не больше двадцати лет. Юдзё высшего разряда. Роскошное кимоно в черно-белую клетку. Броское украшение в виде цветов лиловой глицинии и бледно-зеленых листьев, спускающееся по диагонали от левого плеча к подолу, наверняка очень дорогое. Удивительно широкие глаза, придающие прелестному лицу вызывающее выражение.
Просторная комната отражала высокий статус и оттеняла красоту юдзё. Великолепные вещи: шелковые одеяла и матрас, резные лаковые сундуки и шкафы, раскрашенные светильники. В алькове стояла селадоновая ваза с засушенной веткой зимней вишни, несомненно, работы настоящего мастера, на стене висел свиток с классическим китайским стихотворением, иероглифы выполнены неподражаемым каллиграфом из Киото.
— Я здесь по поводу вашего друга Нориёси, — сказал Сано, оторвавшись от изучения комнаты и переведя взгляд на женщину.
Ее глаза, влажные и яркие, потемнели. Резко отвернувшись к круглому зеркалу, стоявшему на туалетном столике, Глициния взяла гребенку и принялась укладывать волосы, поднимая длинную блестящую массу на висках и сооружая сложный пучок на затылке. Движения были медлительны и томны. Сано, несмотря на то что все его помыслы были сосредоточены на расследовании, нашел их в высшей степени эротичными.
