– Каких, интересно? – Кумасиро ухмыльнулся, якобы насмехаясь над ней; однако Рэйко заметила, как напряглись жилы на его шее.
– Таких, как истязание и заточение послушников. Или получение потомства от монахинь и священников. Или устройство подземных помещений с преступными целями.
Рэйко знала, что подобными обвинениями заставит сектантов держать ухо востро, но не теряла надежды: вдруг Кумасиро проговорится? На Сано в деле раскрытия заговора рассчитывать не приходилось. Несмотря на свои обещания и заявленную приверженность истине, он уже счел Хару виновной а секту Черного Лотоса – безобидной и будет скорее всего игнорировать доказательства, говорящие об обратном. Осознание того, что на мужа отныне нельзя полагаться, удручило Рэйко еще больше.
– Не была ли женщина, погибшая в доме, послушницей, пытавшейся убежать, а ребенок – сиротой, не перенесшим побоев, практикуемых у вас в качестве религиозного воспитания? – предположила она.
Кумасиро расхохотался в ответ – словно гальку рассыпал по стальному листу.
– От кого вы наслушались этих бредней?
– В каждом слухе есть доля правды. – Чтобы не выдавать Истинное Благочестие, Рэйко добавила: – У мэцуке повсюду есть уши.
Священник расслабился: либо понял, что ей нечем доказать обвинения, либо шпионы Токугавы его не страшили.
– Не верьте всему, что болтают, – произнес он насмешливо, а затем направился к Хару. – Подымайся. Ты пойдешь со мной.
Хару, всхлипывая, попятилась от него на четвереньках. Рэйко преградила Кумасиро путь.
– С вами она никуда не пойдет.
– Она принадлежит храму. – От злости его смуглая физиономия сделалась бурой. – Я могу делать с ней что захочу.
– Отныне она под моей защитой, – отрезала Рэйко, – и я не позволю вам ее мучить!
На висках и руках священника вздулись жилы, словно переполняемые яростью. Он угрожающе процедил:
– Тот, кто встает на пути Черного Лотоса, неизменно об этом жалеет.
– Вы осмелились угрожать мне? – Здесь Рэйко, несмотря на положение жены высокопоставленного чиновника и компанию стражников, обуял страх. Она умела распознать по-настоящему опасного человека.
– Я не угрожаю, – отозвался Кумасиро, не меняя тона. – Просто предупреждаю. По-хорошему.
Заметив, как жестко сверкнули его глаза, Рэйко подумала, что от этого типа вполне можно было бы ожидать тройного убийства и обвинения невинной девушки. Ее передернуло.
– Выведите его за ограду, – повелела она своей охране.
Стражники схватили Кумасиро и вытолкали из сада. Налетевший ветерок всколыхнул опавшие листья и ветки, на землю упали первые капли дождя. Рэйко опустилась возле девушки и обняла ее.
– Все хорошо. Ты теперь в безопасности.
– Я так испугалась, – прошептала Хару, – что обмочила свое кимоно. – Она залилась краской стыда. – А другого у меня нет.
– Не волнуйся об этом, – сказала Рэйко. – Пойдем лучше внутрь.
По дороге к монастырю Рэйко подобрала оброненный сверток. В комнате Хару сняла с себя замаранную одежду и вымылась. Рэйко развернула бумагу и вынула кипенно-белый халат и кимоно нефритового цвета с рисунком из темно-розовых астр.
– Вот, – произнесла Рэйко, – надень.
Хару зачарованно ахнула.
– Это мне? Вы слишком щедры. Я не могу такого принять.
– Пустяки, я его больше не ношу.
По правде говоря, одежда была совсем новой. Но Рэйко была рада сделать бедняжке приятное, она также надеялась, что подарок обяжет Хару быть честной. Она помогла девушке одеться.
– Ну вот, вид просто прелестный! Теперь тебе лучше?
Хару кивнула. Ее глаза сияли от счастья. Разглаживая ткань, она сказала:
– В первый раз надеваю такую красоту. Тысяча благодарностей.
Рэйко совсем не хотелось омрачать ее радость, но пришло время для более важных дел.
– Хару-сан, – начала она, – нам надо поговорить.
Девушка опустилась рядом с Рэйко, задумчиво морща лоб.
– Это правда, что вы с Оямой были любовниками? – спросила Рэйко как можно мягче.
Хару покрутила в пальцах концы пояска.
– Нет. Я призналась только потому, что так захотел Кумасиро.
Услышанное отчасти развеяло сомнения Рэйко, зароненные священником.
– Значит, в ночь перед пожаром тебя с ним не было? Ведь ты не ходила туда, чтобы встретиться с ним?
– Не было, не ходила.
В голове Рэйко еще звучали слова Кумасиро 'не верьте всему, что болтают' и мужнино 'не спеши принимать сторону подозреваемого'. Вслух же она спросила:
– Почему ты так уверена, если даже не помнишь того, что случилось?
Хару чуть не заплакала от обиды и растерянности, ее губы дрожали.
– Я никого не убивала! – ответила она срывающимся голосом. – Это не я подожгла дом! Я бы никогда не совершила подобного!
Рэйко понимала, как подло с ее стороны так терзать сироту, и все же спросила:
– Почему же Кумасиро заставляет тебя признаться в этом?
– Боится, что люди подумают, будто он сам убил господина Ояму, – произнесла Хару. – Они ненавидели друг друга. Почему – не знаю, но я часто видела, как они бранились. И меня он ненавидит. Хочет, чтобы у меня были неприятности, тогда мне придется уйти из общины Черного Лотоса.
Если Кумасиро с Оямой действительно враждовали, то у священника имелся мотив по меньшей мере для одного убийства. Однако в истории Хару по-прежнему кое-что не вязалось.
– Вчера ты сказала, что любишь всех в храме и они отвечают тебе тем же. Как же быть с Кумасиро?
Хару заерзала, теребя пояс. Потом пролепетала, потупившись:
– Наверное, я о нем забыла.
Это неуклюжее оправдание усилило подозрения Рэйко.
– Я говорила с настоятельницей Дзюнкецу-ин и доктором Мивой, – сказала она и передала Хару их далеко не лестную характеристику. – Они считают, что ты не годишься в монахини, и в пожаре обвиняют тебя. Скажешь, ты и о них позабыла?
Рэйко спохватилась, что в запале перешла на повышенный тон, тогда как Хару казалась подавленной.
– Они тоже все выдумали, чтобы у тебя были неприятности? – допытывалась Рэйко. – Или сказанное ими – правда?
В комнате сделалось гулко от напряжения. Дождь барабанил по крыше и капал с карнизов. Было слышно, как шумно и часто дышит Хару. Потом девушка опустила голову и пробормотала:
– Прошло столько времени... Я думала, мне удалось уравновесить свою плохую карму[12].
В душу Рэйко закралось дурное предчувствие.
– Какую карму? – спросила она, насторожившись.
– Я очень плохо себя вела, когда только оказалась в приюте Черного Лотоса, – ответила Хару глухим от стыда голосом. – Их обряды меня не интересовали, а в храм я пришла только потому, что больше идти было некуда. Смерть родителей меня совсем расстроила, и я вовсю кляла свою злосчастную судьбу, ненавидела здешнюю еду и порядки. Я грубила и не слушалась старших. Мне было так одиноко, что я... в общем, я встречалась по ночам с мальчиками и позволяла себя трогать.
У Рэйко онемело лицо, словно град потрясений уничтожил в нем всякую чувствительность и оно не
