слеза. Он осторожно снял ее мизинцем, протянул женщине платок. Она промокнула глаза.
— Я сидела на обрыве, болтала ногами. Мать склонилась над костром, мешала уху в котелке. Отец сидел на краю поляны, распутывал сеть. И вдруг они выехали, вон оттуда, — Настя описала рукой дугу, — вышли из машины и сразу принялись стрелять. Эти серебристые пистолеты блестели на солнце. Я просто съехала с обрыва на попке, плюхнулась в воду, меня понесло. Сразу за поворотом реки я зацепилась платьем за корень. Поцарапалась вся. Вон там. Сейчас этого корня нет. Он был толстым. Я вся была под водой, только чуть высунула голову, чтобы дышать. Они пошли вдоль берега, но я догадалась двигаться вокруг этой коряги, так, чтобы она всегда закрывала меня. Они решили, что я утонула. Но потом, как я поняла, передумали и явились домой с проверкой.
Свят молча слушал ее, не перебивая. Он завладел ее рукой и медленно гладил длинные прохладные пальцы.
— Ну, хватит воспоминаний! — вдруг воскликнула Настя, вскакивая на ноги. — Будем делать то, что всегда делают на этом живописном месте — купаться и загорать.
Вечером они бродили по узким улочкам меж старых домов, деревянных, но с массивными кирпичными цоколями, солнце слепило из переулков, еще более узких, чем улицы. Трудно было представить, что в этом тихом поселке могло затаиться какое-то непонятное, чудовищное зло.
Глядя на свои собственные длинные тени на травянистых тротуарах, они, наконец, разговорились просто так, будто бы и не было у них этого странного общего дела, которое и свело их судьбы. Свят подумал, что очень мало знает эту женщину. Им просто не хватало времени говорить о чем-то другом, помимо одной-единственной темы: они вращали ее так и эдак, либо молчали, думая все о том же…
У них оказалось много общего. Книги, которые они любили, часто были связаны с сиротством и одиночеством: не Том Сойер, но Геклеберри Финн, например… Обоим в юности снились сны о третьей мировой войне, будто они идут куда-то среди обломков, а на горизонте вырастают ядерные грибы. Впрочем Свят понимал происхождение этих снов: в шестидесятые-семидесятые годы повсюду висели плакаты, изображающие схемы бомбоубежищ, вереницы людей, идущих куда-то, ядерные грибы в далекой дымке пространства…
Позже, спустя время столь долгое, которое человек не в состоянии осмыслить с точки зрения своей личности, своей жизни, Свят вспомнит этот разговор и с грустью подумает, что и эта тема — сны о ядерной войне — также имела отношение к шахте.
Ночь прошла точно так же, как и предыдущая: Настя, как понял Свят, всегда засыпала мгновенно, едва коснувшись головой подушки, которую снова бросила утром Святу на грудь, разбудив его. Далее — быстрая скачка на руках к балкону, упругое тело, машущее ногами в горизонтальных лучах. Свят представил себя в роли мужа этой женщины. Каждое утро так. Воображаемая картинка не вызывала у него отторжения, несмотря на то, что после развода он поклялся всю жизнь провести бобылем — как раз оттого, что ему хотелось самому владеть каждым своим утром.
Пока Настя укрощала на балконе солнце, он вызвал номер Анны. Та уже была дома. Парализованный собственным оружием, Илья чувствовал себя удовлетворительно. Свят хотел было (вежливо, но твердо) напроситься в гости, но в трубке вдруг раздался отдаленный мужской голос, приблизился…
— Это Илья, — услышал Свят. — Я прошу вас прийти. Я должен о многом вам рассказать.
Через полчаса они уже сидели в гостиной его дома: по одну сторону длинного орехового стола — хозяин и его сестра, по другую — Настя и Свят.
— В Киеве произошла ошибка, — начал Илья. — Вы не так поняли ситуацию. Я хотел просто поговорить с вами.
— Ты что же — следил интернетом? Взломал почту? — бесцеремонно поинтересовался Свят. — Как ты узнал время и место нашей встречи?
— Да, я готов в этом признаться, взломал! — воскликнул Илья. — Я был должен как-то компенсировать то, что сделал отец. Я искал вас и нашел. Но произошло недоразумение.
— Верится с трудом. Судя по твоим действиям в Киеве, ты хотел нас просто схватить. Нанял так называемых профессионалов…
— Нет! — перебил Илья. — Я хотел вам все рассказать. Но для этого мне нужна была силовая поддержка. Откуда я знал, что у вас на уме? Кстати, я подозревал, что вы можете быть вооружены…
— Верится с трудом, — сухо повторил Свят. — Затолкать в машину, парализовать, а потом, очнувшимся, все рассказать?
Человек-месяц пожал плечами:
— Признаю: это была довольно глупая идея.
— Безусловно. Ну, хорошо, — сказал Свят. — А рассказать-то — что? Легенду о рудокопах?
— Вы уже знаете о рудокопах! — воскликнул Илья. — Но это заблуждение: никаких рудокопов нет.
— Мы знаем, что нет, — сказал Свят. — На фото изображены карлики.
— На каком фото? — удивился Илья.
— На том, что показывала твоя сестра, — Свят посмотрел на Анну, та кивнула:
— Я не сказала тебе, не до этого было. Я увезла с собой фотографию, в числе прочих семейных. Сейчас принесу альбом, — она говорила, уже выходя из комнаты.
Лицо Ильи, казалось, выражало замешательство.
— Откуда вы знаете о карликах?
— Это не имеет значения, — сказал Свят. — Мы оба — дети жертв твоего отца, каких-то немыслимых злодеяний, в которых и лично ты принимаешь участие.
— Это не так! — воскликнул Илья.
— Мы ждем ваших объяснений, — сухо произнесла Настя.
— Это непросто. Долгая история.
— А мы никуда не торопимся, — сказала Настя, а Свят тем временем почувствовал, как тяжелеют его собственные кулаки, словно на них внезапно выросли толстые зимние рукавицы.
— Сестра ничего не знает, — сказал Илья, посмотрев на дверь. — Она вышла замуж за человека, чья семья подала документы на выезд из страны. В середине семидесятых. Она не любила мужа, но ее можно понять: мы были двое сирот, дети преступника… В общем, она много лет иностранная гражданка и понятия не имеет о том, что происходило на самом деле.
— А ты-то сам как справился?
— У отца были деньги. Очень большие деньги. Я нашел их уже потом, когда сестра уехала. На половину я купил золота, это была ее доля, по моим понятиям. Думал когда-нибудь отдать ей. Сами понимаете, в те годы отъезд и страны — это было навсегда. Но я все же надеялся отдать. А на оставшуюся часть я жил. Когда это стало возможно, открыл свой бизнес: сначала — кооператив, потом — малое предприятие. Если бы я этого не сделал, то все советские деньги попросту бы пропали. А так — на момент развала Союза у меня работала мастерская по производству блоков из вторичного сырья шахты. Моя технология. Мой патент.
Вошла Анна, положила на стол раскрытый альбом. Страшненькие существа теперь выглядели карикатурно: было совершенно ясно, что это переодетые карлики, хоть и изображали они маленьких ящеров.
— Я даже вижу теперь, кто из них мужчина, а кто женщина! — весело заметила Настя.
Илья взял альбом в руки и рассмотрел фото. Его лицо сморщилось, словно от боли.
— Да, я помню тот день, — сказал он. — Отец показал мне рудокопов и сказал, что мне предстоит всю жизнь дружить с ними и подчиняться им. Когда я стану большим. Мне было пять лет. Я немного подрос и начал помогать ему. Таскал для рудокопов всяких мелких животных, не обязательно домашних — кошек там или щенков. Я и полевых мышей ловил, и даже кротов. А в последние годы отец дал мне задание: ловить птиц. И я просто-напросто стал птицеловом. Организовал ребят во дворе. Мы ходили далеко за город, в лес и на реку, расставляли силки и ловили разных птиц. Это целая наука, надо вам сказать. Чтобы заманить птиц, необходимо…
— Стоп! — перебил его Свят. — Не надо подробностей ремесла.
— Еще и ребята какие-то были в этом замешены! — возмутилась Настя. — И где же они сейчас, эти ребята?
