что-то читая — Человек-месяц.
В тот момент Свят впервые в жизни ощутил то, что случится с ним еще не раз в будущем — как волосы встают дыбом на голове.
Из раздевалки был только один выход — туда, где ждал его «дядя».
И вновь, как и тогда, подражая кошке, Свят двинулся прямо на него. Тот шутливо раскинул руки, будто бы шутливо… Свят увернулся.
— Я в туалет, — на ходу сообщил он.
Незнакомец опустил руки, шлепнув себя по бокам.
— Ой, да и я, пожалуй, зайду на дорожку, — сказал он.
Свят услышал за спиной его тяжелые шаги. Всё. Конец. Вырваться не удастся. Тут подала голос техничка:
— Да там унитазы детские!
Незнакомец остановился.
— Да я уж как-нибудь… Того…
— Нет, — строго сказала техничка. — Для взрослых у нас другая уборная, в противоположном конце коридора.
Свят свернул за угол. Открыл и закрыл дверь туалета, чтобы казалось, будто он вошел. Ему и правда сильно хотелось — от страха, но времени не было: считанные секунды.
Здесь был пожарный выход из школы. Свят с трудом повернул задвижку, которая будто окаменела под его пальцами. В лицо дунул пронзительный холодный воздух. Свят побежал прочь от школы, через спортплощадку и огород, достиг ближайшей улицы и кинулся во дворы. Так, дворами, он и пошел, и шел довольно долго, не ведая куда — мимо одинаковых песочниц в виде облупленных мухоморов, мимо детских качелей, вяло болтавшихся на ветру.
Большой, нескончаемый город. Свят и представить не мог, где его край и как далеко до этого края. И вот, во всем этом городе, негде спрятаться от убийц.
Сколько их было? Человек-месяц — один. Тот, кто был с ним в шахтерском поселке — другой. Женщина с коляской — третья. «Дядя» — четвертый. Теперь Святу казалось, что он и прятал в багажник коляску. Что это была за банда? За что они убили его родителей и почему хотят убить его, разыскав даже в другом городе?
Разыскали и долго следили за ним… Святу стало ясно: неспроста он испугался, когда пропала тетрадка, когда оторвали бирку от курточки. Все это также было их рук дело, только вот зачем им тетрадка и кусок материи?
Домой идти было нельзя: ведь если они знали его школу, то знали и дом. Можно было пойти к тете: она работала заведующей библиотекой, совсем рядом — Свят часто сидел там вечерами, листая книги под лампой, чтобы потом вместе с тетей пойти домой. А что, если тетя заодно с ними? Ведь он тогда пытался рассказать ей про куклу в коляске, но она просто подняла его на смех.
Он настаивал на своей правоте, заплакал. Он стоял перед тетей, задрав голову, тряс кулаками и говорил, что эти самые люди, он знает, убили его родителей. И тогда тятя ударила его по щеке. Такое случилось впервые. Мать, конечно, шлепала его, но тетя — никогда.
Он вспомнил, как она вязала ему шапочку, бормоча и чертыхаясь под нос, как грубо вертела его на месте, примеряя шапочку…
Нет, не пойдет он к ней в библиотеку. Все это вдруг показалось ему какой-то далекой, уже прошедшей жизнью, будто он уже догадался, что никогда больше не вернется к тете — ни в библиотеку, ни домой. Все это было в прошлом: и коричневый дом с лифтом, и библиотечная лампа, и световой под лампой круг…
Он вышел на железнодорожные пути и двинулся вдоль линии. Его обогнал товарный поезд, очень длинный, Свят остановился и сосчитал вагоны. Затем прошел навстречу пассажирский поезд, на боках вагонов мелькала белая табличка с надписью, мелькала быстро. Свят, читавший еще с усилием, успел таки схватить слова на последнем вагоне: «Севастополь-Москва».
Вот бы сейчас ехать в этом поезде — и ни куда-нибудь, а в Москву! Поезд унесся, оставив за собой след из крепкого, особенного запаха поезда, который Свят запомнил, когда они с тетей ехали в этот город…
Шагая по путям, Свят оказался на вокзале. Там стояла электричка, пассажиры бежали, Свят медленно шел мимо вагонов, кто-то второпях толкнул его, остановился, взял за плечи:
— Мальчик, ты с кем?
— С папой и мамой! — Сказал Свят и вдруг, неожиданно для самого себя запрыгнул в вагон.
Много позже, вспоминая свою жизнь, он обнаружил, что это была самая первая ложь, которую он помнил, а ведь потом, в его детской и взрослой жизни, ему пришлось лгать очень много, лгать постоянно и фундаментально.
Двери сомкнулись, и электричка тронулась. Народу было немного, Свят нашел место у окна и сел, отвернувшись.
Он ехал непонятно куда и неизвестно зачем. За окном разворачивалась картина, столь удивительная и прекрасная, что Свят не смел отвести глаз. Перед ним расстилалась сама бесконечность, голубая равнина, огромная, как жизнь. От этих медленно вращающихся полей веяло чем-то таким сладким, таким спелым и недоступно-таинственным, что хотелось смотреть и смотреть, и уже час прошел, и другой, а он все сидел и сидел в оцепенении, и казалось, что все это — огромный, счастливый сон, и ни за что на свете не хотелось ему пробуждаться.
Темнело, в глубине полей светились огни. Странное чувство овладевало Святом — это была грусть, но какая-то добрая и светлая, и почему-то замирало в груди, словно в ожидании подарка или мультфильма, который вот-вот начнется по телевизору. Далеко-далеко, среди высоких деревьев, виднелся дом с белой стеной, в этом доме вспыхнуло окошко — в тот самый момент, как Свят посмотрел на него. И дом, и деревья, растущие над ним, словно гигантские грибы, двигались вместе с поездом, но все же чуть отставали. Свят подумал, что вот так теперь уходит, отстает от него не этот чей-то дом, а дом вообще, и только месяц навсегда останется с ним, потому что месяц, узкий серп, возникший теперь на месте ушедшего солнца, всегда был на одном и том же месте, ехал и ехал за ним.
В вагоне зажегся свет, Свят увидел свое отражение в стекле, а весь заооконный мир теперь смешался с его маленьким круглым лицом. Поезд пошел очень медленно, пассажиры поднимались, снимали вещи с полок, надевали береты и шляпы. Вскоре все сгрудились в две тесные очереди у дверей. Свят догадался, что электричка остановится и больше никуда не пойдет…
— Мальчик, ты с кем? — услышал он точно такие же слова, но теперь их произнесла толстая старушка.
— Меня на вокзале тетя встречает, — сказал он, и это была его вторая ложь.
На перроне, куда он вышел, к ему опять подошла толстая старушка, но теперь уже схватила его за руку.
— Ну, и где же твоя тетя? — спросила она.
— Не знаю, — сказал Свят. — Вот, сейчас она придет.
И оглянулся, утверждая свою ложь, будто бы ища глазами тетю.
— Подождем ее вместе, — сказала старушка. — А если она не придет, — многозначительно добавила она, — отведу тебя в детскую комнату милиции.
Это в наши дни никому нет дела до мальчика, который едет один в электричке между двумя крупными городами страны, но тогда, в середине шестидесятых, все было не так, как сейчас: не было ни дразнящих рекламных плакатов, ни сплошного потока иномарок на улицах, и люди в стране жили совсем другие.
— Как тебя зовут? — спросила старушка.
Свят молчал, нахмурившись. Ему вдруг открылась правда, вернее, часть правды о себе самом. Имя — вот причина всему, что происходило с ним последние дни. На тетрадке было его имя. На бирке от курточки — тоже. Убийцы нашли его по имени, и только в имени было все дело…
— Ты что же, мальчик? Забыл, как тебя зовут? — старушка пытливо смотрела на него, хитро прищурившись.
Свят потер лоб. Разве бывает, что человек забыл свое имя? — подумал он. Старушка вдруг
