Он замолчал, пристально вглядываясь в потемневшую зелень Настиных глаз. Что скрывается за этим лиственным покровом? Какие мысли и чувства таятся в этой головке? О чем кричит душа и молчат уста?
Ася не выдержала его пронзительного взгляда. Она слегка повернула голову, то ли ласкаясь о его ладонь, то ли отворачиваясь от его глаз.
— Настя, — с тихой мольбой позвал Иван. — Ты нравишься мне, очень нравишься. Я понимаю, что говорю не ко времени и не к месту. Тебе тяжело. Трудно обрести веру, когда ее предали, я понимаю. Но вдвоем легче переносить горести. Не отталкивай меня, я хочу помочь. И не хочу терять тебя. Я подожду, пока ты освободишься от него, пока боль не отпустит твое сердце. И тогда… Тогда я хочу, чтобы ты пришла ко мне. Я надеюсь на это. Пришла сама, по своей воле. Не пугливым жаворонком, но свободной, решительной, какой я тебя видел раньше, какой ты была всегда. А до тех пор не отталкивай меня, не противься моей помощи. Только знай одно, Настасья: тебе не надо быть со мной неприкасаемой. — Его голос сел до глухого шепота и теперь напоминал о морском прибое в ночи. — Да, мне хочется обнимать тебя, целовать… ласкать. Хочется ощущать твои руки и губы. Но никогда я не потребую больше, чем ты захочешь мне дать, и отдам все, что захочешь ты. И никогда не отпущу. Мы должны быть вместе, понимаешь ли ты это сейчас или нет? Вместе.
Она молчала. Ее горячее дыхание опаляло запястье мускулистой руки Ивана, щека прижималась к его ладони. Но она упорно молчала. Иван отчаялся услышать что-либо. Ему хотелось поцелуями смыть безразличие с ее лица, вернуть жизнь ее глазам, но он отважился лишь большим пальцем погладить ее щеку, перед тем как убрать руки.
— Отдыхай, Настенька. Никто не потревожит тебя до самого отчета и позже, обещаю. А я буду тебя ждать. Сколько скажешь.
Еще несколько секунд он смотрел на безмолвствующую Настю. Затем вышел, тихо прикрыв за собой дверь, и лишь там позволил себе глубоко вздохнуть.
Вот так. И свидания не назначил, и ни на шаг не продвинулся вперед, и впереди все та же постылая неопределенность.
Ася с трудом оторвала ладони от стены. Доплелась до ванны. Душ очистил ее кожу — и только. Бросила подушку на тахту, свернулась калачиком и позволила слезам очистить душу.
Юлиан не столько напугал ее, сколько разозлил, хотя были моменты, когда она теряла веру в себя. И тем не менее Иван явился вовремя. Снова он. Как ангел-хранитель. Кажется, у них обоих это входит в привычку — Асю впутывают в историю, а он ее спасает. И хотя во время борьбы с Юлианом она стучала в стену в надежде привлечь внимание соседей, но в глубине души надеялась на Ваню, поэтому не удивилась его вторжению.
Удивило другое. Она нравилась ему. Что бы это значило? Что после любовных кувырканий она воспользуется льготами? Или нравится настолько, что он готов даром переспать с ней? Она не так наивна, чтобы не понять его, вот только не была оговорена плата.
Но самое интересное заключалось в том, что Ася не раздумывая приняла его предложение. Мало того, готова была пасть в его объятия тут же, в коридоре, где несколько минут назад ее пытался изнасиловать Юлиан. Остановила та же причина. То, что с одним являлось спасением, с другим стало ненавистной преградой. И конечно, то, что она чувствовала грязь от рук и губ Юлика, была им осквернена. Потому и вырывалась от Ивана — чтобы не запачкать его. Боже! Как ей хотелось прижаться к нему, раствориться в его тепле, обнять и никогда не отпускать! Но изорванная, растрепанная, охрипшая, она не смела поднять глаза. О, как он мучил ее, заставляя смотреть на него. И как томилась она в противоречивом желании прижаться к нему и остаться одной. В чем-то она преуспела. Своим молчанием добилась последнего, оставив Ваню в неведении.
Обо всем этом думала Ася в полудреме, когда иссякли слезы, вечером, когда читала Апухтина и тихо плакала над печальными стихами. Утром она проснулась с новым ощущением — ожиданием далекого- близкого свидания.
И отчет прошел несколько странно. Все та же прорва бумаг и цифр, ставшая привычной усталость — хоть падай. Но вместе с тем хладнокровное стремление вперед. Работа уже не являлась самоцелью, а была лишь неизбежным препятствием на пути к достижению цели. Может, потому, что голова по-прежнему была забита работой, а душа… Душа ждала.
Оба выходных Ася уходила из дому. Побывала во всех музеях, посмотрела все выставки. В субботу вечером пошла в Оперный театр, слушала «Трубадура» Верди. Странная интерпретация. Главный герой исполнял свою партию на итальянском языке, главная героиня — на русском, а остальные вместе с хором — на украинском. За кулисами главные герои, видно, не были в восторге друг от друга, чтобы не сказать хуже, и на сцене не утруждали себя иными чувствами. Смешно и горько! Бедный Верди, знал бы, как из его творения делают водевиль!.. Однако Ася отвлеклась на время от своих горьких мыслей, ее намерения за вторую неделю окрепли, и ожидание не так тяготило сознание.
Ваня следил за ее возвращением каждый вечер. Он не допускал мысли, что она не помнит или не обратила внимания на его порыв в последнюю встречу, и по ее виду пытался угадать настроение девушки. Но что может сказать вид уставшего на работе человека? На приветствия она отвечала, глядя куда-то за его плечо, и торопилась войти в дом. Как-то он сделал вид, что не заметил Настю, и не поздоровался с ней. Она прошла, слова не сказала. На другой вечер — снова. Больше Иван не рисковал. С нее станется забыть о его существовании, если он позволит. И опять возобновилась вечерняя перекличка: «Здравствуй». — «Здравствуй».
Началась вторая неделя. Ася вошла в квартиру в тревоге — Ваня не поздоровался с ней. Ожидание, пусть и уверенное, доставляло беспокойство и волнение, и Ванино ежевечернее, по-домашнему растянутое «здра-авству-уй» действовало как успокоительное. В одном слове умещалось ожидание, которое он обещал, и терпение, столь не свойственное, но тоже обещанное им. И вдруг — молчание. Нельзя не заметить человека, по-солдатски выстукивающего каблуками перед носом, а он внимательно высматривал что-то в другом углу двора. Может, устал ждать или хочет, чтобы она первая заговорила? Кто его знает!
Ася бы заговорила, но не знала о чем. Вся она жила ожиданием, мир вокруг нее замер, и нарушить тишину означало бы катастрофу.
На другой день Ваня опять «не заметил» ее, и она запаниковала. Неужели она не так поняла, как хотелось ему? Тайная любовь коварно влияет на воображение. Может, ей почудилось большее, в то время как Иван просто выражал соседскую взаимовыручку? И тогда единственной и последней возможности познать жизнь в его ласках не существует? Неужели она обманулась из-за своей фантазии?
Но на третий вечер ее сердце трепыхало, как птица крыльями на тонкой ветке, хотя тревога полностью не угасла, и наученная Ася осадила разыгравшееся воображение. В пятницу, несмотря на усталость, Ася после работы поехала в общежитие. Она хотела повидаться с Верой. Подруга совсем пропала — не звонит, не приходит. Асе же необходимо было поговорить с ней. Бессознательно она искала поддержку своему решению.
Веры в общаге не было, и Ася не стала задерживаться. Наверное, это к лучшему — она не решилась бы рассказать все начистоту, только запутала бы Веру и сама запуталась. Зачем искать совета в том, что решено бесповоротно?
На балконе, как на посту, стоял Иван и следил за знакомым силуэтом приближающейся Насти. Он поздоровался и быстро, пока она не успела убежать, спросил:
— Сдала отчет?
— Да, но еще многое надо доработать. — От волнения голос Аси прерывался.
— Завтра выходной, — спокойно продолжал Иван. — Какие у тебя планы?
— Планы? — Казалось, Ася впервые услышала такое слово. — Никаких. То есть я должна уйти завтра. У меня встреча. Я хотела сказать — надо увидеться с Верой. Она совсем пропала, никак не могу застать ее.
Иван чувствовал, как волнуется Настя, и не мог решить, хорошо это для него или плохо.
— Я могу составить тебе компанию?
— Нет!
— Не пугайся так громко, Настенька. Просто я подумал, что вдвоем веселее, но если ты не хочешь… —
