по ним из мушкетов. Тут сделать ничего нельзя! Надо просто всем путешествующим запасаться оружием.
— Скажите, — прервала Тора гостя, — этот молодой человек… Как вы его назвали?
— Фон Зиммер.
— Этот фон Зиммер красив?
— Ну вот! — рассмеялась Амалия Францевна и махнула на дочь рукой. — Кому что, а она первый вопрос — красив ли?
— Что же из этого? — заступился Адельгейм. — Совершенно понятно, что должно интересовать молодую девушку. Да, Тора, отвечу вам на это, что мой новый приятель даже очень красив собой. Очень!
— Белокурый? — с каким-то странным оттенком голоса сказала Тора.
— Вот и нет! Извините! Если бы он был белокурым, то я бы и не посмел вам назвать его красивым. Слава Богу, я знаю давно, кто вам нравится. Нет-с, он черноволосый. Черные брови, черные глаза, черные как деготь волосы, да еще курчавые. Ну чисто араб, из белой Арапии прибывший. Чернее, одним словом, любого трубочиста. Стало быть, должен вам, Fraulein, понравиться страшно.
И Адельгейм звонко засмеялся.
— Это что же такое? — засмеялся и Карл. — Он, стало быть… ну, того… Догадываетесь?
— Кого? — спросил Адельгейм.
— Знаю! — отозвалась Тора. — Брат хочет сказать, что ваш найденыш похож на того… ну, помните, что я замуж-то собиралась.
— Вот-вот, именно! — воскликнул Адельгейм. — Номер второй! Но только, воля ваша, мой будет покрасивее вашего жениха, да и поумнее, да и смелости у него будет не меньше. Тот, ваш, был смел в пустяках, а этот от разбойников, от четырех или пяти человек, одним дорожным топориком отбился и, конечно, убежал, однако, говорит, одного ранил. Ну-с, так позволите, Амалия Францевна, представить вам ограбленного дворянина?
— Конечно, конечно! — воскликнула Тора, не дожидаясь ответа матери. — Хоть сегодня же вечером!
— Извините, нельзя!
— Почему?
— Не в чем ему будет явиться! Ведь вы забыли, что у него все украдено, ну а мой сюртук на нем сидит несколько смехотворно. Надо дать ему время обшиться, как приличествует дворянину, да и парик новый купить. Вот так через неделю я его привезу.
— Как через неделю? — воскликнула Тора чуть не с отчаянием.
— Постараюсь и раньше! Если он согласится взять у меня денег взаймы, то и раньше. Но боюсь, не согласится. Обещать не могу, но, одним словом, всячески постараюсь!..
VIII
Адельгейм был добрейший и сердечнейший немец, уроженец Ревеля. Доброта заставила его привезти с собой какого-то найденыша на большой дороге. Доброта заставила везти его и к г-же Кнаус. И дня через три около полудня он был в доме Амалии Францевны вместе с своим новым protege [24] — найденышем среди столбовой дороги. Прихотливая, избалованная матерью и своенравная Тора отчасти по легкомыслию, а отчасти из праздности настолько приставала два дня к Адельгейму — привезти молодого человека, что он должен был поневоле уговаривать Зиммера тотчас поехать познакомиться с важною дамой и с ее красавицей дочерью.
Напрасно Зиммер — очень степенный молодой человек — уверял, что знакомство совершенно излишне, ибо как только он справится с делами, то выедет дальше в Архангельск. Адельгейм упросил его сделать хоть один визит г-же Кнаус. Вдобавок у молодого человека оказались дальние родственники в Петербурге, он на другой же день уже достал деньги и мог тотчас же прилично одеться.
Через двое суток рано утром у него было уже новое франтовское платье и все аксессуары туалета, включая и парик по самой последней моде.
И, добродушно улыбаясь, слегка пожимая плечами, но любезно, Зиммер заявил добрейшему и веселому Адельгейму, что он готов для него на все.
— Вы меня подобрали на большой дороге, как нищего-бродягу, довезли до Петербурга, поселили у себя — как же мне не исполнить простой просьбы познакомиться с почтенной дамой, да вдобавок еще с красавицей девушкой!
Около полудня они были уже в гостиной г-жи Кнаус. Зиммер, смуглый брюнет с красивыми и выразительными черными глазами, сразу понравился и матери, и дочери; но в особенности понравился юной Торе двумя отличительными чертами своей личности: изяществом и скромностью. Эти два качества и красивая наружность делали его вполне привлекательным.
Разумеется, Тора заставила его рассказать про опасность, которой он подвергся в дороге, и Зиммер добродушно и серьезно, без хвастовства рассказал свой случай. Его действительно чуть не убили, он бежал, даже сапоги свои оставив добровольно в руках разбойников.
Пока Адельгейм о чем-то перешептывался с г-жой Кнаус у окна, Тора, беседуя наедине с Зиммером, расспросив его обо всем на свете, продолжала все-таки свои расспросы.
— Отчего вы так плохо, с таким странным произношением говорите по-немецки? — спросила она.
— Я слишком маленьким приехал в Россию, — ответил Зиммер.
— Так же, как и мы с братом! — воскликнула девушка. — Но все-таки мы, выучившись отлично по- русски, так же как и вы, все-таки сохранили произношение. Вы же изъясняетесь, как здешние русские, выучившиеся по-немецки уже после восшествия на престол императрицы, поняв, что этот язык им необходим в будущем, так как Россия должна же отныне сделаться полунемецким государством.
— Неужели вы думаете, что это возможно? — холодно выговорил вдруг Зиммер.
— Что?
— Чтобы Россия, огромная страна, православная и русская, сделалась совершенно немецкой и лютеранской[25]?
— Непременно! Все так говорят. Веру заставят всех переменить и сделаться лютеранами, а языку заставят учиться.
— А крестьяне? — спросил Зиммер, несколько улыбаясь.
— Понемножку и крестьян заставят. Говорят же в Германии крестьяне по-немецки.
Тора говорила все это утвердительно и твердо, как самую простую истину.
— И мы — я и вы, — как немцы, должны желать этого! — прибавила она.
— Конечно! — заявил Зиммер. — Но я думаю, что этого никогда не будет. Ведь вот вы, как и я, живя здесь долго в России, стали говорить отлично по-русски. И даже мы вот теперь, начав с немецкого языка, перешли на русский.
Тора засмеялась:
— Я, право, не знаю… Я и русских, и немцев одинаково люблю. А иногда даже бывает, что иной русский мне нравится больше немца. Наши все какие-то сонные. И вот я скажу правду: вас первого немца я нахожу мало похожим на всех. Вы мне напоминаете одного русского офицера и лицом, да и вообще что-то у вас есть похожее на него.
И затем Тора весело, отчасти кокетничая, спросила, едет ли Зиммер на север, когда и зачем.
— Конечно, как только придут деньги, так я уплачу то, что взял здесь взаймы, и выеду в Архангельск. Когда это будет, право, не знаю… Через недели две, не ближе.
— Ну а тогда… — воскликнула Тора и запнулась, как будто то, что ей пришло на ум, сказать было немыслимо. Она даже немного покраснела.
А мысль ее была такая: «За две недели я, быть может, сумею заставить тебя и отложить это путешествие!»
