очков ее глаза были бодрыми и вызывающими.
– Танганьика, тысяча девятьсот одиннадцатый, – выпрямился Грант с поднятой шваброй. – Насекомые производили точно такой же шум. – Он сузил глаза. – Этакий повторяющийся шумок, на который легко не обращать внимания. Мы жили при нем, спали при нем. Однажды он прекратился… – Он взял швабру как ружье и прицелился. – Какой отъявленный плут этот гиппопотам! Обезумевший самец в брачный сезон. Пришлось потрудиться всем троим: Фентону с его карабином, Декстеру – с малокалиберной и мне с моим семьдесят пятым.
Мадлен улыбнулась ему:
– Это было в экспедиции на озеро Рукву или на озеро Викторию?
– Экспедиция, – поправил он слово, произнесенное как экспозиция. – Озеро Руква. Никогда не забуду…
Печальный зуммер электронной сигнализации внезапно затих. Грант закружился, прицелился шваброй, изобразив на лице отчаянную кровожадность.
– Не стреляй, Грант! – Из темноты показалась фигура. – Это всего лишь я, Сэм.
– Сэм? – Мадлен покатила кресло навстречу ему. Приблизившись, она встала из каталки и немного прошлась: – Ты все хандришь?
Улыбающийся Сэм оценил жест ее сочувствия:
– Да, я в унынии. К сожалению, ФБР не заинтересовалось моими бомбами.
– Глупость, – фыркнул Грант. – Бомбы в самолетах. Худые дела. – Он провел рукой по морщинистому лицу. Его короткие белые волосы поблескивали в темноте. – Не нравятся мне эти телеуправляемые акции современной войны, если вы спросите мое мнение. Когда я был молодым, в этом был, если хотите, элемент рыцарства, азарт охоты.
Сэм, внимательный и вежливый, кивнул.
– Охота за крупным зверем? – спросил он, вторгаясь в любимую область разговора Гранта. – Полностью согласен. Современных браконьеров с автоматическим оружием можно только презирать.
– Очень правильно! – Грант прислонил швабру к стенке и пустился в громоподобный пересказ одного из своих африканских сафари.
Сэм подмигнул Мадлен и устроился слушать. Мадлен медленно и с напряжением прошлась по кабинету, затем задумчиво села в каталку. Скучноватый Грант Александер проливал бальзам на раны Сэма. Но в особо тяжелых случаях он знал, что может обратиться к Мадлен.
Неистовые рассказы Гранта помогали Сэму бороться, и он слушал их внимательно. Но он все больше смотрел на спинку кресла-каталки Мадлен. Он знал, что ее ноги были парализованы не совсем. Он видел, как она ходила по городу без малейших признаков усталости. Ее шаги, однако, не были уверенными, и она всегда возвращалась в свое кресло. В отличие от Гранта, она неохотно рассказывала свои истории. Она была ранена 9 сентября 1914 года, принимая участие в знаменитой гонке такси в помощь фронту в первой битве при Марне. Ее машина была подбита гаубичным снарядом. Подчиненные ей солдаты погибли. Ей было в то время шестнадцать лет, и, хотя она все помнила с немеркнувшей от годов ясностью, она только раз говорила об этом с Сэмом.
– Знаешь, – сказала она тихо, с озабоченным видом, но с неувядаемым юмором в душе, – мы пробежали наши метры. Патриоты-добровольцы, наряду с водителями такси. – Она улыбнулась и покачала головой: – Честь Франции победила в этой войне, это точно.
Сэм знал ее секрет. Она могла говорить по-английски, как профессор Оксфорда по литературе, без акцента и с правильной интонацией. Но она предпочитала не делать этого и нарочно говорила неправильно, создавая комический эффект. Таким же было ее отношение к креслу-каталке, хотя иногда она испытывала настоящую боль.
Она позволяла Сэму хранить электронное оборудование в свободной комнате музея, иначе ему пришлось бы продать его.
Она позволяла ему жить в музее. Музей, где она была главным куратором, хранил предметы материальной культуры древнего человека, а также природные экспонаты древности. Тем не менее, небольшая ниша была заполнена самым современным оборудованием. Там же хранилась постель Сэма и кое-что из его одежды.
Повествование Гранта, как всегда, зашло в тупик. Он потерял нить повествования не из-за забывчивости, а запутавшись в отвлекавших его новых ходах ассоциаций. Люди, слушавшие Гранта продолжительное время и не вооруженные необычайной терпеливостью, слыша его фразу: “А это напоминает мне…”, погружались в безнадежное томление. Не будучи особо терпеливым в обычной жизни, Сэм никогда не уставал слушать старика, наслаждаясь деталями.
Рассказы Гранта отнюдь не были недостоверными: многие экспонаты музея были его трофеями, а в зоопарках всего мира росли потомки животных, пойманных им.
– …это было, когда я бежал вместе с вождем Томми Дикая Лошадь в Юте, – сказал Грант звучным голосом, отдававшимся в зале, благодаря высокому потолку и колоннаде. Повествование привело Гранта домой из Африки через Пенджаб, окопы Мировой войны, Амазонку и Анды, Сент-Луи и наконец Солт- Лейк-Сити.
Сэм тряхнул в удивлении головой. Он с удовольствием слушал бы еще, но Грант побежал вниз. Теперь он уже сидел на упаковочной клети, почти скрытый темнотой музейного помещения.
Мадлен подняла голову и слабо улыбнулась:
– За разговором и полы протерты?
Грант подбежал и картинно взмахнул шваброй.
– Нет, мадам! – Изысканно подмигнув Сэму, он окунул швабру в ведро и стал протирать пол.
– О, – сказал он, остановившись на мгновение, – проинформируй нас, пожалуйста, зуммер какого адского устройства издавал сигналы последние пару часов?
– Грант, это был датчик радиосигналов, – Сэм растопырил руки. – Радиодиапазон неизведан, как дикие места Африки когда-то. Я прислушиваюсь к… – Он остановился.
– Вторжение в Афганистан? – предложил Грант.
– Нет, нет, – вмешалась Мадлен. – Сейчас важно не то, кто вторгается в Афганистан, а против кого это вторжение. Наука, как всегда, не знает, что она ищет. Когда вы должны что-то увидеть, вы смотрите “Вуаля”.
Грант фыркнул. Сэм пожал плечами. Мадлен вернулась в своему журналу.
Сэм бочком пробрался в тесное хранилище своего оборудования. Потолок был высоко, выше семнадцати футов над головой, откуда свисала единственная лампочка в сорок ватт. Сэм знал, что когда-то эта лампочка перегорит и замена ее будет сродни подвигу Геркулеса в этом помещении с размерами четыре фута на пять. Временами Сэму казалось, что наиболее яркие часы творчества он пережил здесь, в “лифтовой шахте”, а не в освещенном и налаженном мире лаборатории компании “Химической промышленности” Кука. Его труд освещали тогда лампы дневного света, в распоряжении была самая современная техника, но то время было скучным и поразительно невдохновляющим. Теперь, живя в алькове позади выставленных фигур пещерного медведя, работая почти в шкафу, он испытывал подъем, ему способствовала беспрецедентная удача.
“Вся проблема в деловом костюме, – рассуждал он. – Это точно. Не следует заниматься химией, не снимая пиджака и галстука”.
Электроника занимала каждый дюйм стены от пола до высоты протянутой руки Сэма. Полки сделал он сам, пристраивая оборудование в доступные места, находя пространство для домашнего компьютера “Хальцион”, модель 38-Б с придуманным им самим алгоритмом. Провода змеились повсюду. Датчики и антенны на крыше музея сообщали оттуда полученную информацию.
Понимают ли меня Мадди и Грант, задумывался он. Эта мысль приходила к нему непрошеной. Он думал о лампочке, горевшей под потолком, накачивая свет в темные углы помещения, все это время, которое он приходил сюда. Мадлен Шенк и Грант Александер приветствовали его в музее еще семилетним ребенком.
