– Ничего я не согласна. Просто к слову пришлось. Не хочу ребенка.
– Не хочу, не хочу, – запыхтел он, передразнивая. – А о ребенке ты подумала? О том, чего он хочет? Несчастная крошка! Ни одна мамка его не берет. Эгоистки проклятые!
– Не забывайся! – позволила я себе маленькую месть. – Святому Духу не подобает говорить о проклятьях.
– Да у меня вся жизнь – одно сплошное проклятье! А ты говоришь! – взвыл он. – В общем, так: отставить разговоры, приступаем к практической части.
– Я против!
– А ты не обращай на меня внимания, – посоветовал он. – Ты, вон, орешки свои доешь пока, а я сделаю все сам. Просто расслабься и не бойся. Повторяю: больно не будет.
– Не хочу!
– Господь призрит кротких!
– Не хочу!
– Подчини волю свою Господней и не дергайся.
– Не хочу воли!
– Правильно, – одобрил он. – На воле жиреют только и душою брюзгнут! Лучше в монастырь. Только сначала родишь.
– Не хочу рожать!
– А это что еще за утверждение? – возмутился он. – Угрожаешь Господу абортом?
– Так, тебя вообще нет, ты мне просто снишься, – попробовала я сменить тактику.
– Правильно, отлично! Это сон. Откинься на подушку и закрой глазки. А я тебе даже колыбельную могу спеть.
– Не надо, у тебя голос противный.
– Зато святой, – приосанился Святой Дух и предупредил: – Я начинаю.
– Нет! – дернулась я.
Но он меня слушать больше не стал, а завалил на кровать со всею своей, очень странной для бесплотного существа, гигантской силой и на всякий случай запихал мне в рот остатки орехов.
Надо признать: орехи были все-таки очень вкусные.
Глава 42. Из дневника «Роковых подвязок»
После корректуры я стала явно лучше.
Я вообще себя ощущаю то в мужском роде (как роман), то в женском (как книга). Для вашего удобства буду именовать себя в дальнейшем книгой.
Итак, я стала лучше.
Да вы сами сравните варианты до и после.
Вот, например, эту фразу:
«На кончиках ее пушистых и очень длинных ресниц сверкали прекрасные синие глаза».
Это первоначальный вариант.
А вот как это выглядит теперь:
«Ее прекрасные синие глаза были обрамлены необыкновенно длинными и густыми ресницами».
Красота, да и только – сама собою горжусь.
Корректор, правда, и в исправленном виде меня почему-то называет редкостным дерьмом, но я так не считаю. Прощаю ее, потому что убогая и потому что говорит, не думая, сгоряча.
А вот у нее, кстати, нет прекрасных синих глаз и длинных густых ресниц. А у меня есть (то есть у моей героини Корделии есть). Вот она и завидует, бедняжка.
Иногда, право, корпит она надо мной, старается, а мне ее так жалко, так жалко.
Ведь не только синих глаз – ничего у нее нет: ни кружевных чулок, ни подвязок, ни ананасов в шампанском.
Но зато (и здесь уже, признаться, я ей завидую) она закроет глаза, замрет совершенно, до полной неподвижности, и вдруг все вокруг как будто светиться начинает. А она словно бы и здесь, и не здесь.
И так мне интересно, где же это ее «не здесь», что прямо ерзаю я на столе. И кажется мне, что там, в ее голове такое творится, чего у меня ни на одной странице не найдешь.
Вот оно как.
Впрочем, чего уж тут завидовать друг другу? Мы ведь расстаемся. Она свою работу сделала и завтра отвозит меня в издательство.
И пойду я гулять по миру огроменными тиражами.
А она в конуру свою обратно пойдет. Одинокая такая, до слез.
