она молчала о том, что именно может облегчить муки, приносимые Болезнью из Безмирья, так что Гадатель все равно не узнал бы ни одного названия и не смог бы рассудить, полезна ли та или иная травинка.
Старик заботливо заворачивал каждую склянку в бумагу, предварительно поспешно и непонятно настрочив на ней рецепт, как заваривать эти смеси, а после перевязывал лентой и складывал в отдельный бумажный пакет.
Виктор видел, как тот напряжен и озабочен, и прекрасно понимал истинные причины этого.
Они оба понимали, что эти травки дадут лишь одну четвертую необходимого эффекта. Старик не был членом Колоды, его отвары не становились чудодейственными, ведь были собраны не теми руками.
И все же, травник понимал, что Иероним все равно настоял бы на своем, и ему пришлось бы собрать все эти отвары, так или иначе.
-Держите, - он протянул пакет Иерониму. Виктор соскочил со своего места и тут же оказался рядом с альбиносом. Тот молча кивнул, расплатился с аптекарем и быстро вышел.
Одиссей громко каркнул, спархивая с крыши аптеки, и плавно опустился на плечо Иерониму, тут же снова каркнув, теперь неодобрительно.
-Замолчи, глупая птица, - тихо шикнул альбинос и пошел дальше.
Одиссей, как и Виктор, знал, что травы не принесут никакой пользы. Иероним же, похоже, считал наоборот.
Уже подходя к дому, Иероним остановился. Виктор шел в паре шагов позади, сунув руки в карманы халата и смотря скорее себе под ноги, чем на альбиноса, так что он понял, что Каратель не двигается с места, лишь пройдя сквозь него. Гадатель развернулся, облизнул губы - по привычке, а не от того, что пересохло во рту, - и посмотрел на Иеронима, озадаченно склонив голову.
Каратель смотрел прямо на него. Он подслеповато щурился, пытаясь рассмотреть Виктора, и Гадателю на мгновение показалось, что он действительно видит его.
Иероним потер глаза и посмотрел на место, где стоял Виктор еще раз. От яркого солнца и снега он видел все хуже, Виктор знал об этом и при жизни, а сейчас все яснее понимал, как это мешает альбиносу.
То, что он мог увидеть благодаря части сущности Пенелопы, которая теперь была заключена в нем, он принимал за обман зрения.
Альбинос потер глаза еще раз и, скрипя подошвами по снегу, пошел к крыльцу дома Анны, спеша поскорее принести ей и Грейс хоть какое-то лекарство.
Остаток вечера и ночь они провели, практически не разговаривая. Грейс не отходила от Виктора, никого к нему не подпуская. Она сама делала ему компрессы, переодевала из одной пижамы в другую, меняя мокрую от пота на сухую, она буквально заливала в него отвары, по ложечке, аккуратно, боясь, что он может захлебнуться. Она убирала с его лба спутанную челку, поправляла одеяло и шептала ему на ухо какие-то детские сказки о Спящей Красавице про Короля-Ворона и даже пару историй о Короле Артура. Она так и уснула, полусидя, положив голову Гадателю на плечо и прислушиваясь к его прерывистому дыханию.
Виктор долго сидел рядом, не в силах отвести взгляд от Грейс. Она казалась ему еще прекраснее, чем раньше, даже такой: усталой, измученной и взволнованной.
Ей нужно было вернуться к себе, позвонить Дику, переодеться, но она осталась с Виктором, наверное, не в силах совладать со страхом упустить хоть один момент с ним. Момент, который может помочь.
Потом Виктор спустился в гостиную. Иероним сгорбился в кресле, уснул в таком положении и почти не отреагировал, когда Анна накинула ему на плечи плед.
Анна была единственной, кому должно было быть все равно, что происходит с Виктором, но ее реакция на его падение говорила об обратном. Сейчас девушка делала все, что могла: готовила отвары, меняла воду для Грейс, вспоминала какие-то еще способы сбить температуру и сообщала о них, приносила одеяла и еду. Порой она поднималась и замирала в дверях комнаты Виктора, печально смотря на бледного Гадателя и Грейс у его кровати.
На месте Иеронима и Грейс, она бы уже отвезла Виктора в больницу. Но, похоже, чем больше она смотрела на него, тем отчетливее понимала, как прав был Иероним.
Врач не смог бы ему помочь. Его бы уже вообще ничего не спасло.
Прежде чем уснуть, Анна долго ворочалась, пытаясь лечь поудобнее, но, даже найдя подходящую позу, еще долго не могла провалиться в сон.
Глава 31. Астролябия Пенелопы Фуко.
Сам Виктор почти всю ночь простоял на крыльце. Ни холод, ни усталость теперь не брали его, а время текло слишком быстро, чтобы он успел о нем хотя бы задуматься. Гадатель подумал, что ему неплохо было бы сейчас достать из сумки астролябию и попробовать сделать хотя бы пару прогнозов своим близким. Он не видел ни своего будущего, ни будущего Грейс или Иеронима, как будто это стерлось из известности. В отличие от них Анна была целой вереницей самых разных будущих, сокращающихся с каждым ее решением. Он видел ее и одинокой матерью, и с каким-то мужчиной, знал, как будут расти ее дети, чем интересоваться и какие книги читать. Он знал, что это будут двое мальчишек, два маленьких фокусника, мечтающих затмить самого Гудини.
Однако чтобы рассказать о том, будут ли дети у Грейс, сколько у нее будет загородных домов и сколько кошек, Виктору недостаточно было просто попросить мироздание показать ему её будущее.
Звезды при одной мысли об Анне складывались в столь понятные и ясные картины, но тут же путались снова, начинали беспорядочно двигаться у него перед глазами, как только Виктор думал о Грейс.
Ему нужны были инструменты. Астролябия.
Но получить ее он не мог, ведь астролябия хранилась на дне его чемодана, и совершенно точно принадлежала к миру живых. Гадатель не мог использовать ее, ведь теперь даже просто взять ее в руки не представлялось возможным.
Стоило ему об этом подумать, как что-то оттянуло карман его халата. Гадатель озадаченно нахмурился, сунул руку в карман и нащупал в нем что-то круглое и плоское из холодного металла. Он достал его и поднес к глазам - теперь он видел хорошо даже в темноте, но все еще по привычке щурился и подносил к глазам предметы, которые хотел получше рассмотреть.
Это была астролябия. Не его, кажется, а Пенелопы, которая с помощью звезд определяла дату смерти того или иного духа и пыталась восстановить историю его жизни, если Виктора не было рядом.
Виктор покрутил астролябию в руках: маленькая, с кожаным шнурком, тонкой резьбой и стершейся темно-синей и красной краской.
И на боку накарябано: собственность Пенелопы Фуко.
Виктор ухмыльнулся. При жизни Пенелопа, пожалуй, была единственным человеком, способным только завладев той или иной вещью, создать ее копию для мира неживых. Все это объяснялось тем, что медиумам как путешественникам по другим мирам, зачастую гораздо важнее было обладать артефактом в мире мертвых, а не в мире живых.
Виктор перехватил астролябию поудобнее и, даже не глядя на нее, принялся крутить 'паук', пока все звезды и планеты не заняли свое место. Он всматривался в движение светил, в пересечения линий, в складывающиеся кадры из чужой жизни.
Он увидел, что у Грейс будет дочка, которую она назовет Энни, Грейс будет замужем дважды. Он видел ее почти королевой - сильной, способной вести за собой народы. Ее будут уважать, любить, и, может, даже немного бояться.
И Виктор видел, как в самом расцвете сил она уйдет на покой, решив бросить все свои дела и заняться только ребенком, написанием мемуаров и ожиданием, что Виктор снова найдет ее и разбудит.
