или музыки (а порой и поболе), заложена мощная энергетическая информация. Ваша ли она, или же, напротив, совершенно чуждая вам – вот вопрос, на который вы обязаны найти ответ прежде, чем принесете эту вещь в ваш дом.
Ни одно произведение искусства человек просто не способен воспринимать равнодушно, не проявляя никаких эмоций. А любые эмоции – энергетическая составляющая вашего дома, они ведь не исчезают бесследно, они остаются жить в доме, с вами – работать, притягивать к себе сходные по настроению и качеству энергетики сущности, явления, события. Есть старый и всем известный закон физики, который гласит: «Любое производимое действие имеет в природе равное себе противодействие». И на любой ваш грубый окрик вы в той или иной форме услышите ответ, равно как и любое с доброй улыбкой сказанное слово вызовет ответную улыбку, слово, жест, несущий мир.
Дом – как сосуд. Сосуд, который вы, хозяин, по своей воле и на свое усмотрение заполняете энергией. Доброй ли, злой ли? Все зависит от вас!
Что мы приносим в свой дом?
Каждая вещь, находящаяся в вашем доме, принесена вами. Без вашего желания, слава Богу, мебель или ковер сами к вам не придут! Поэтому ответственность выбора целиком лежит на вас.
Однажды я посетила довольно известного художника. У него была огромная старая пятикомнатная квартира в центре Петербурга. И вот он повел нас по этой захламленной территории, служившей ему одновременно и мастерской, и жильем.
– У меня слишком много вещей, – жаловался он, – но я никак не могу с ними расстаться. Иногда мне хочется школьников позвать и попросить все это благолепие отправить к чертовой бабушке. А потом как подумаю, как представлю, что я останусь без родной одноногой оттоманки… И так грустно становится, ни за что не отдам. Хотя, конечно, дышать у меня тяжело, в последний год я сам чувствую, как здесь мало воздуха. Если бы не воспоминания…
У этого молодого еще человека все вещи в доме несли память. Одни напоминали о бабушке с дедушкой, умерших еще во время блокады, другие о родителях, брате и сестре.
Иные он купил в антикварных магазинах, притащил с помойки и сам отреставрировал, либо ему их подарили, зная склонность его к различным вычурным безделушкам. Мне действительно тяжело дышалось в его доме, здесь было пыльно как в запасниках музея, сыро и пахло тлением, от этого воздуха кружилась голова и подступал к горлу тошнотворно-приторный комок. К тому же я постоянно натыкалась на острые углы, и к концу экскурсии эти внезапно выступающие из стен и проемов вещи оставили на моих боках множество синяков. Но наконец осталась лишь одна комната, как сказал художник – самая любимая, где он проводит много времени.
И он, таинственно улыбаясь, открыл в нее дверь.
Недоумение мое и ужас трудно описать.
В этой отдельной и просторной комнате эстет хранил коллекцию каменных надгробных крестов. От больших до маленьких. От холодного гранита Петербурга до белого известняка Одессы.
Разок побывав в этой обители теней, я никогда более не переступала порога этого дома, даже при воспоминании о нем у меня возникало то же ощущение тоски и тошноты. А человек-то, сей хозяин, был радушный и, встретив, всегда зазывал в гости.
– Почему это вы не заглянете на огонек? – удивлялся, совершенно искренне не понимая, что «огонек» посреди мебельного склада и подобных сувениров не слишком приятное занятие.
Этот далеко не бездарный человек как художник прожил короткую жизнь – рано спился и перестал писать картины. Вдохновение не может сосуществовать с темнотой, а здоровый оптимизм человека должен подкрепляться энергетикой дома. А какая уж энергетика среди могильных крестов…
Однако такое извращенное устройство единственного места на земле, которое должно защищать нас, далеко не редкость. Правда, большинство людей, слава Богу, не использует погребальный инвентарь. Но как часто в дом приносятся непроверенные предметы, которые по какому-то несчастью человеку полюбились.
Была у меня такая приятельница, которая проводила дни в комиссионных магазинах. И почти всякий раз она возвращалась домой с новой покупкой. Муж не знал, что с ней и делать, денег лишал, так она умудрялась залезать в невероятные долги, но проклятую страсть свою удовлетворяла-таки.
И вот как-то раз она появилась дома с сияющим лицом.
– Валя! – кинулась мужу на шею. – Ты только взгляни, что я принесла!
Новинка стояла в коридоре, обтянутая со всех сторон промасленной бумагой и холщовой тряпицей. Когда обертки сняли, пораженный муж увидел, что любезная хранительница очага приволокла домой старинную картину, как было указано на этикетке – «в духе фламандских мастеров, предположительно восемнадцатый век».
Сей дар небес изображал некую молодую особу в соответствующей времени одежде и чепце, обнимающую череп. Перед ними (то есть девицей и черепом) на столе возлежал натюрморт из груш, яблок и ягод. Вся эта роскошь освещалась мертвенным светом луны, пробивавшейся в узкое готическое оконце.
Потрясенный супруг не нашел даже слов, подходящих к случаю.
Он от недоумения оплатил все расходы.
Так в доме моей приятельницы появилась знаменитая картина, которую гости обозвали «Приют мертвеца». Но появление этой ценности привело в упадок не только бюджет дома, она, картина, каким-то образом стала создавать в доме свой климат. Например, ей «не нравилось», если гости засиживаются допоздна и поют студенческие песни, и скоро приемы в доме стали происходить от пяти вечера и длились до одиннадцати, студенческие песенки сменились классической музыкой, а сами хозяева из веселых, живых и общительных людей превратились в какие-то ходячие скелеты.
У моей знакомой прогрессировала теперь только одна страсть: ее стало неудержимо тянуть к накопительству. Причем, что копить, было ей абсолютно все равно. Она собирала все: от бумажных салфеток до деталей от мопеда. Все это сгружалось сначала в кладовке, потом стало расползаться по комнатам, завоевывая свободное пространство. Так тянулось несколько лет, пока случайный пожар не уничтожил личное имущество этой семейки. Сгорел и «Приют мертвеца», и – бывает же такое! – все вернулось на круги своя. Моя подруга словно очнулась от кошмарного сна, она вновь заулыбалась, куда только девалась ее чопорность. И самое важное – после этой истории с картиной она перестала сомнамбулически блуждать по комиссионкам в поисках необретенных сокровищ.
– Я чувствовала, что все идет неправильно, – позже говорила она, – но ничего не могла сделать. Тогда в магазине, когда я увидела картину, словно что-то кольнуло меня прямо в сердце, я поняла вдруг, что мне эта картина необходима как воздух, и решилась. Знала бы – никогда не притащила бы ее в дом. Ты не представляешь, сколько горя и стыда я пережила за эти несколько лет. Я понимала, что теряю друзей, что на нас с мужем начинают как-то странно смотреть, что многие мои прежние друзья стали нас избегать. Я сама ненавижу чопорность, мне тошно от скучных собеседников, я люблю смеяться. И вдруг всего этого не стало… Много раз я порывалась расстаться с картиной, я чувствовала, что она мне диктует стиль поведения и образ мыслей. Всякий раз у меня опускались руки, а в голову лезли какие-то жалостливые истории. Вроде того, что мне будет потом ее всю жизнь не хватать и я от этой потери сойду с ума. Боже, какое счастье, что она сгорела!
Но не всегда истории с такими «приобретениями» кончаются хорошо и восстанавливается нормальная жизнь. Иногда «нехорошие предметы» так завладевают волей хозяина, что он вообще перестает понимать, что когда-то (а на самом-то деле совсем недавно) мог заниматься «всякой чепухой». Чепухой эти предметы считают нашу нормальную человеческую жизнь, наши беды и радости, наше чувство сострадания и любви.
В Москве был известен в культурных кругах андеграунда некий коллекционер. Он был вполне добродушный, даже забавный человек – маленького роста, пухленький, похожий на ярмарочного зайца. И вот однажды этот любитель изящного приобрел по сходной цене гадательную книгу, которая ему понравилась не столь своим содержанием, сколько переплетом: тяжелым, золоченым, очень вычурно оформленным. Книгу он сперва с большим удовольствием показывал всем желающим. А потом у нее ее стащили. И он даже знал, кто это сделал, но никак не мог понять зачем. А человек, положивший глаз на книгу, был большим знатоком старинных вещей. Но одна ценность предмета его никогда не подвигла бы на
