понял, что нельзя обвинять людей вот так запросто, по своей прихоти и без подтверждения фактами.
– Вы ко мне, Павел Борисович? – спросил священник, хотя с языка готов был сорваться вопрос о том, не собирается ли участковый замаливать грехи.
– Да, – с хмурым видом кивнул Белоусов, – к вам. Мы можем где-нибудь поговорить наедине, без лишних ушей? Какой-нибудь кабинет у вас тут есть?
Это было хорошим знаком. Если Белоусов сам пришел, а не вызвал к себе, значит, что-то все же изменилось. Отец Василий проводил участкового в свой кабинет – небольшую комнату справа от входа, где хранилась вся документация и работала приходящая женщина-бухгалтер. Белоусов не стал тянуть резину и, как только они со священником вошли в комнату, сразу стал извиняться.
– Извините, отец Василий, меня за мою некоторую самонадеянность, – начал он, стараясь не глядеть собеседнику в глаза. – Признаю, что я был не прав в своих подозрениях относительно вас.
– Не надо, Павел Борисович, – прервал отец Василий молодого человека, не желая его мучить и видя, что тот и так перешагивает через собственное самолюбие. – Не надо извиняться. Ошиблись, и ничего страшного. Но вы пришли не только за этим?
– Пришел я… – участковый несколько замялся. – Одним словом, меня в Управлении убедили не только в вашей невиновности, но и в том, что я могу рассчитывать на вашу помощь. В какой-то мере. Оказывается, у вас высокие покровители в лице начальника Управления. С его подачи вам именные часы вручали в прошлом году.
– Что вы, какие покровители, – отмахнулся отец Василий. – Просто ваше руководство и кое-кто еще хорошо разбираются в людях, потому что имеют значительный жизненный и профессиональный опыт. Так что же все-таки случилось?
– То, что случилось, вам хорошо известно, – ответил Белоусов уже менее скованно и по-деловому. – Вы ведь с Матюшиным не так давно, оказывается, пытались уговорить сдаться вооруженных бандитов.
– И что же? – спросил отец Василий, и на душе у него стало очень нехорошо от предчувствия.
– Я потрясен вашим поступком, – очень искренне получилось у молодого лейтенанта. – Вот так открыто встать перед загнанными в угол зэками, под дулами автоматов, и уговаривать их сдаться. Вы в самом деле рассчитывали, что они вас послушают?
– Вот как раз об этом я вам вчера, Павел Борисович, и говорил, когда заявлял, что вы не знаете священников. Знал, что не послушают, знал, что стрелять будут, но попробовать сделать все, что от меня зависело, я должен был. Речь-то ведь шла о человеческих жизнях.
– Человеческих, – поморщился участковый. – Это не люди, а отбросы общества, к тому же еще и социально опасные.
– Это для вас они такие, а перед богом, которому я совершенно искренне служу, они такие же люди, только на них греха больше. Но и они достойны любви и прощения. Не с точки зрения закона, конечно. Вера предполагает любовь и всепрощение ко всем.
– Всепрощение? – удивился Белоусов. – Но вы ведь не простили в прошлом году тех, кто напал на Дарью Кузнецову, кто хотел ее изнасиловать и убить. Вы их задержали, причем с применением не молитвы и креста, а грубой физической силы.
– Павел Борисович, – с сожалением сказал отец Василий, – ну почему вы все время смешиваете разные вещи в одну кучу? Я ведь гражданин своей страны и по закону должен был, как минимум, сообщить о совершенном или готовящемся преступлении. А если уж в силах помешать, так тем более. Преступник должен быть наказан судом человеческим, но молиться об искуплении его грехов, о прощении его Господом, должен я – священник. И люблю я его так же, как и любого другого, и горестно мне, что преступил он законы человеческие. Но достаточно об этом. Вы ведь не на ликбез пришли. Почему вы вспомнили эту историю в тайге?
– Вот поэтому я и пришел к вам так срочно, – ответил Белоусов. – В Управлении в срочном порядке собрали всех сельских участковых и раздали ориентировки. Оказывается, в тот день в тайге перебили не всех уголовников. Выяснилось, что одному из них все же удалось скрыться. Признались кое-кто из тех, кого взяли у железной дороги. Кстати, большой вам привет от майора Фистенко.
– Спасибо. А что, предполагается, один из уголовников может появиться в отдаленных селах?
– Именно, – ответил участковый. – Но не это главное. Оперативники подняли всю его подноготную, все его связи и выяснили, что он, оказывается, пересекался с нашим Гусевым.
– С Гусевым? – машинально переспросил удивленный отец Василий. – И это посчитали важным, на этом кто-то построил определенный расчет? Да мало ли кто с кем пересекался в своей жизни? Что-то это попахивает некоторой безысходностью в розыске, как будто не за что больше уцепиться.
– Не спешите с выводами, отец Василий. Это была не мимолетная, ничего не значащая встреча. Гусев-то наш был судимым – правда, за злостное хулиганство, но два года не так давно отсидел. Так вот, они встречались в следственном изоляторе и на пересылке. Вместе были замешаны в одном неприятном скандальчике. Гусеву за это суд добавил еще полгода. Есть предположение, что наш фигурант знал, из каких мест Гусев. Может он попытаться выйти на своего знакомого, возможно, единственного в глухих местах, чтобы отсидеться у него?
– В таком варианте, пожалуй, может, – согласился священник. – Только Гусев мертв.
– Да, но беглец об этом может и не знать. Значит, будет искать его, расспрашивать.
– Понятно, – кивнул священник. – Ваши предстоящие действия мне ясны. Мне не ясно, какого рода помощь может понадобиться от меня? Если среди прихожан в церкви появится незнакомец, то я вам сразу же сообщу. Могу вас заверить, что на взгляд беглого преступника от мирного прихожанина я отличить смогу.
– Не только в этом, – замялся Белоусов, и священнику показалось, что он даже чуть покраснел. – Я хотел бы рассчитывать на вас, отец Василий, как на человека в хорошей физической форме, имеющего определенные бойцовские навыки. Вы меня понимаете?
– Павел Борисович, надеюсь, вы мне не предлагаете по ночам с вами патрулировать село или сидеть в засадах?
– Рогов, – со значением сказал участковый, – мне намекнул, что вы вроде как в спецназе в свое время служили?
– Павел Борисович, – напомнил отец Василий, – я священник. Догадываюсь, что в подобных ситуациях у вас в органах существуют определенные инструкции, которые предписывают те или иные действия. Как-то: мобилизация общественности, оповещение населения, даже привлечение охотников с оружием, если придется задерживать или преследовать. Он ведь особо опасный преступник, как я понимаю. Человек, имеющий оружие, даже охотничье, при задержании может стрелять на поражение.
– Все правильно, все так, – замялся участковый.
– Могу вам пообещать, что при стечении обстоятельств я не останусь в стороне и приму все меры к задержанию преступника, – строго сказал отец Василий. – Но большего от меня не требуйте, сан не позволяет.
Белоусов смутился и стал поспешно прощаться, ссылаясь на срочные дела. Отец Василий смотрел на молодого лейтенанта и думал, что тот, пожалуй, боится. Может быть, не самого преступника, не того, что придется встретиться с ним один на один, а, скорее всего, боится не справиться, упустить, если тот появится в Верхнеленском. Опять гордыня, вздохнул священник. Не о людях думаешь, участковый, а о себе самом. Когда Белоусов уже шагнул к двери, отец Василий остановил его:
– Павел Борисович, если на этого уголовника подняли всю информацию, так, может, и фотография есть? Оставили бы мне ориентировку для ознакомления.
– Эх, в самом деле! Что же это я забыл-то, – спохватился участковый и полез в свою черную папку. – Вот, возьмите.
Отец Василий взял в руки листок бумаги с текстом и довольно крупной ксерокопией фотографии в верхней части. Когда он глянул на фотографию, то, не успев прочитать и строчки, сразу узнал этого человека. Состояние, в котором находился священник, обычно называют «как обухом по голове». Вот и забудь прошлое, вот и расстанься с ним. А оно взяло и напомнило о себе, даже догнало и нашло в этом далеком селе на юго-западе Якутии, в тысячах километров от берегов Волги. Вот откуда это чувство тревоги, которое не покидало отца Василия в последние дни, вот что его так беспокоило. Великая вещь – интуиция.
