честно заработанных денег. И все были довольны.
Но связи в мире наркобизнеса у Санчеса, разумеется, остались. И хотя сам он с наркотой завязал, но хорошо знал как торгашей, так и потребителей. И именно на эту тему мне хотелось с ним перешептаться.
Санчес, в сущности, был мужик невредный. Конечно, нас с ним никак нельзя было назвать ближайшими и искренними друзьями, однако кое-какие отношения мы все же сохраняли. И Санчес порой подкидывал мне кое-какую инфу, особенно когда я напоминала ему, как с моей помощью он избежал большего срока: мой старый знакомый капитан Калинкин, который брал Санчеса, согласился по моей просьбе отразить в протоколе, что у того было при себе на несколько десятков граммов наркоты меньше. Разумеется, капитан совершил это небезвозмездно, но это уже дела внутриструктурные.
А сделала я это лишь потому, что однажды Санчес мне здорово помог. Правда, не из благородства души, а просто так получилось, что у нас временно образовался общий интерес. Но как бы там ни было, я тоже, стараясь все-таки быть благодарной, в свое время отплатила ему добром. Нельзя сказать, чтобы Санчес питал ко мне горячие чувства, но все же рассчитывать на беседу было можно, и я, припарковав машину, отправилась по выложенной плиточками дорожке в глубь площадки.
Длинный и смуглый Санчес лениво бросал взгляды поверх темных очков на народ, проплывающий мимо, и поигрывал зажигалкой, которую держал в левой руке. Тускло посверкивало золото – фальшивое на зажигалке и настоящее на зубах.
Наверное, если бы Санчес и впрямь был испанцем, как он свистел всем подряд, то был бы очень привлекательным мужчиной. Но его угораздило родиться сыном хохлушки и заезжего узбека, из-за чего он унаследовал от своих родителей смуглость кожи и орлиный взгляд. На этом сходство с латинцами заканчивалось: все портили курносый нос и неповторимый хохляцкий говор.
Я подошла и встала рядом с ним.
Санчес равнодушно покосился в мою сторону, но ничего не сказал. Он не имел понятия, по какому поводу Евгения Охотникова, которую он знал слишком хорошо, находится сейчас здесь, посему здороваться поостерегся.
– Дай прикурить, Санчес, – тихо сказала я, доставая сигарету.
Он протянул зажигалку и ухмыльнулся:
– Бизнес не позволяет даме заработать на спички? Нужно что-то бросить: или бизнес, или курить.
– Благодарю за совет, – ответила я, – я у тебя его не спрашивала.
– Кого вы здесь пасете, мадам? – спросил Санчес певуче и стрельнул глазами по сторонам. – Или просто гуляете?
– Ага, гуляю. – Я повернулась к нему лицом и сказала: – Вот по тебе соскучилась, решила навестить…
– На мне ничего нет, Охотникова, – тут же произнес Санчес.
– Ой ли? – с улыбкой прищурилась я, прикуривая. – Ты, наверное, тут тоже просто так свежим воздухом дышишь?
– Слушай, Охотникова, если базар пойдет в таком ключе, то да, гуляю, дышу, – спокойно улыбнулся Санчес.
– Так нет проблем, дорогой! – улыбнулась я в ответ. – Дыши себе на здоровье, только взгляни на одну картиночку.
Я достала свой телефон и показала ему снимок Ксении, сделанный сегодня днем.
– У меня только один вопросик к тебе, Санчес. Вот эту девочку ты никогда не видел, часом?
Санчес едва бросил взгляд на телефон и тут же сказал:
– Нет, ни разу. Наверное, не гуляет здесь. А жаль, девочка симпатичная, я тоже красивый пацан, глядишь, подружились бы…
– Не твоего поля ягодка, дорогой, – скороговоркой проговорила я и внимательно посмотрела на Санчеса.
Тот продолжал спокойно улыбаться во все свои тридцать два голливудских зуба вперемежку с золотыми фиксами. Я тоже молчала. Санчес не выдержал первым.
– Да не знаю я ее, Охотникова, говорю же! – произнес он и сплюнул, отвернувшись.
Мимо прошла парочка пацанов лет восемнадцати. Они выжидательно посмотрели на Санчеса и остановились чуть поодаль. Санчес достал носовой платок и промокнул вспотевший лоб.
– Слушай, Охотникова! – нервно заговорил он. – Не знаю, что тебе от этой девочки надо, и знать не хочу! Но я ее никогда здесь не встречал. Так что не трать время, иди, ты мне клиентов отпугиваешь!
– Я могу сделать так, что сегодня у тебя вообще торговли не будет! – зло сказала я. – Потому что ночь ты проведешь в каталажке.
– Я только вчера дань заплатил, – процедил Санчес, однако на лице его показались красные пятна. Он хорошо и давно меня знал.
– Ты меня знаешь, Санчес! – подтвердила я его мысли. – Просто из вредности и из принципа сейчас звякну одному знакомому, и приятная сентябрьская ночь тебе обеспечена!
– Из какого принципа-то? – хмуро спросил Санчес.
– Не люблю лжецов! – жестко сказала я, сверля его глазами.
– Да не знаю я ее! – посмотрел мне прямо в лицо Санчес. – Уверен, что раньше не видел. И на торчушку она не похожа, у меня глаз наметанный.
– Ладно, а с Грейнджером знаком? – спросила я, убирая телефон.
Санчес чуть подумал, потом осторожно ответил:
– Ну, слыхал. Но я с ним дел не имею.
– А с кем он имеет? Что вообще можешь о нем сказать?
– А что я скажу? – удивился Санчес. – Небось в ментовке все данные на него есть, тебе там проще разузнать, у своих друзей.
– Где он бывает, с кем дружбу водит, чем живет? Отвечаешь на эти вопросы – я оставляю тебя в покое, и можешь сегодня сладко спать в своей постели. Только честно, Санчес!
Санчес почесал затылок и обернулся. Парочка юнцов продолжала застенчиво переминаться с ноги на ногу.
– Слыхал, что бывает в «Либертинке», – сказал наконец он.
– А что это? – нахмурилась я.
– Да хата одна. Там всякая околотворческая шелупонь крутится, на травке сдвинутая. Они ее студией называют. Вот он там и подвизается. У них все какие-то художники, музыканты трутся… Спектакли какие-то ставят.
– Вот как? Очень интересно, – отметила я. – И где находится сие благословенное место?
– На Ульяновской, угол Рахова. Там дом, в розовый цвет крашенный, с лестницей высокой. Вот там у них тусовка. Чего-то типа студии, что ли.
– Ну что ж, Санчес, благодарю за откровенность. А теперь собирай свои манатки, и поехали.
– Охотникова, ты обещала! – взвился Санчес.
– А я и держу свое обещание! – усмехнулась я, отщелкивая окурок. – Поедем мы с тобой не туда, куда ты думаешь, а в «Либертинку».
– Это еще зачем? – Лицо Санчеса от изумления вытянулось, и стал он похож не на испанца, а на его лошадь.
– А затем, что ты обеспечишь мне легальный доступ в это заведение. Зайдем, представишь меня как свою подружку, посидим культурно, кино посмотрим… Потом, глядишь, и с Грейнджером подружимся…
– Не, не пойдет! – решительно заявил Санчес.
– Колесниченко! – прошипела я грозно настоящую фамилию Санчеса.
– Да не ори ты на меня! – отмахнулся Санчес, сплевывая. – Не боюсь я тебя, Охотникова, и ты мне не грози. Я ж с тобой по дружбе беседу веду. Если б не это, плевать мне на твои угрозы. Просто дело в том, что меня самого в эту «Либертинку» не пустят. Точнее, я и сам туда не хожу, но если появлюсь, то никто не поверит, что Санчес туда пришел кино посмотреть. Мне их творческие заморочки – тьфу! А развратителей малолеток вообще на столбе бы вешал! Таких на зоне бы… – разбушевался Санчес.
– Стоп, а там развращают малолеток? – очень заинтересовалась я.
