поменьше первого, установил на плече большую видеокамеру и, то приседая, то наклоняясь под разными углами, старательно снимал все действо.
– Альтман, – обратилась я к своему соседу.
Тот отреагировал очень живо: положил мне одну руку на бедро, вторую на плечо и горячо продышал в ухо:
– Все, что хочешь!
– Даже так, – я передернула плечами, но руку он не убрал, – а для чего эти съемки?
– Реклама! – это слово Альтман высказал таким тоном, словно я спросила, в каком городе живу. – Вадик потом монтирует и посылает на фестивали наших. Его уже по всему миру знают. От Москвы до…
Альтман отвлекся и наклонился к девушке, сидящей за соседним столиком, что-то у нее спрашивая.
– Слушай, а девочкам это нравится? – спросила я тем временем.
– А чего бы им не должно нравиться? – неподдельно удивился Альтман. – Их бесплатно снимают, да еще дают на мороженое! Они ж школьницы еще! Их очень греет мысль, что они служат настоящему искусству.
– А если серьезно? – с усмешкой скосилась я на него.
– А если серьезно, то каждая из них мечтает стать моделью, – ответил Альтман. – И надеется, что их снимки увидят и оценят где-нибудь в столице.
– Угу, – усмехнулась я.
Наивных несовершеннолетних дурочек явно использовали взрослые дяденьки, а им это либо в голову не приходило, либо приходило, но вполне устраивало. Желание стать Мисс мира у этих дурех перевешивало здравый смысл. Но вот что мне действительно было интересно: знали ли они, что участвуют в противозаконном действии, квалифицируемом как развращение несовершеннолетних? Да, Санчес кое в чем оказался прав… Интересно, а чем же занимается здесь Андрюша Никаноров?
– А вот сейчас будет самое сладкое для тебя, – сообщил Альтман, снова возвращаясь ко мне.
Я удивленно на него посмотрела.
– Ну да, – улыбаясь во все свои длинные зубы, закивал Альтман, – я же сразу понял, кто ты такая, Женюрка…
Альтман откупорил бутылку и как ни в чем не бывало налил мне полный фужер.
Я же внутренне напряглась от его неожиданного заявления. Как же это он, мерзавец, меня расколол? Механически взяла фужер одной рукой, при этом быстро осмотревшись по сторонам. Пока явной угрозы не ощущалось.
– Так кто же я? – спросила я у Альтмана, постукивая пальчиками по ребру рукоятки пистолета, хорошо прощупываемой сквозь сумку.
– Сначала брудершафт, – заулыбался Альтман, – а потом я все скажу.
– Шантажу – нет, – отрезала я. – Я и так перейду с тобой на «ты», только скажи, кто же я такая.
Альтман заерзал на стуле, задергал головой в сторону эстрады. Видимо, время его поджимало, потому что, вздохнув, он ответил:
– Ты одинокая, изголодавшаяся по хорошему сексу девчонка!
Я посмотрела ему в глаза долгим оскорбленным взглядом и презрительно отвернулась, дабы не выдавать радости, в которую меня привело это утверждение. Пусть Альтман считает меня кем угодно, лишь бы не той, кем я являюсь на самом деле.
А на сцену в это время выбежал не кто иной, как сам Андрюша-Грейнджер. Он был почти голым, только на бедрах намотаны шкуры каких-то неизвестных науке зверей. Вроде бы под леопарда. Наверное, он символизировал первобытного человека. Вместе с ним на сцену выпорхнули те самые две девчушки, на сей раз одетые примерно так же, как и их партнер. Все трое закружились в танце, причем Грейнджер вел себя как мужчина-охотник, добычей которого являются обе самки. Он уделял внимание обеим, имитируя танец любви. Уж не знаю, как ко всему этому на самом деле относился Альтман, я же не видела в этом примитиве ничего выдающегося. В конце танца Грейнджер как бы удовлетворил обеих девушек, после чего все трое убежали с эстрады.
Однако Грейнджер появился очень скоро, причем возник он возле нашего столика и быстренько уселся за него, кивнув приветливо Альтману и равнодушно мне. Альтман тут же налил ему в стакан сока и произнес прочувствованно:
– Андрюша, ты делаешь колоссальные успехи! Сегодня ты был настоящим мужчиной! Какая страсть! Какой породистый самец! Сразу чувствуется, что перед его могучей силой не устоит ни одна женщина!
Довольно худосочный Грейнджер, с которым я справилась бы одним пальцем, вовсе не производил впечатления могучей силы. И уж меня бы он точно не обаял. Но я позволила Альтману нести его льстивую ересь. Пусть выпендривается и чувствует себя великим служителем искусства, а не обычным любителем клубнички. Хотя это и не была порнография в полном смысле этого слова, и если бы все присутствующие здесь были людьми взрослыми, то и на здоровье, пусть себе сходят с ума, как им вздумается, и изображают из себя хоть Клеопатру с Антонием, хоть Пятачка с Винни-Пухом. Но во все это были вовлечены школьницы, и вот это мне уже совсем не нравилось. С другой стороны, это давало мне кое-какие перспективы побеседовать с Андрюшей без применения физического насилия. Ну, или с минимальным применением.
Пока парочка приятелей оживленно беседовала справа от меня, я посматривала на толстого оператора. Кажется, его звали Вадик.
Он неспешно расхаживал со своей камерой по залу, пытаясь снимать новое действие с разных ракурсов. При этом я обратила внимание, что сама камера была довольно старенькой, заправленной пленкой. Видимо, тратиться на цифровую Вадика душила жаба. Что ж, я могла его понять: если вся эта милая тусовка находится, так сказать, на самообеспечении, то кому захочется вкладывать свои деньги?
Не успела я подумать об этом, как у Вадика закончилась пленка. Он ее быстро заменил и, бережно вытащив из камеры использованную кассету, положил на стол позади себя и махнул рукой следующей паре артистов.
Я, вытянув шею, посмотрела на его прожекторы и обратила внимание на то, что кабели от них ползут по полу и соединяются, скручиваясь в жгуты. Заканчивались они в трехфазной розетке, тоже лежащей на полу.
К сожалению, это было довольно далеко от меня, через целых три столика, неподалеку от крайнего столба, поддерживающего потолок.
А на сцене уже пошли смешанные пары, и, видя, что толпа у эстрады постепенно увеличивается, я тоже поднялась.
– Женюрка, а как же мы? – Альтман попытался изобразить разобиженность, но получилось это у него плохо. – Сумку-то зачем берешь? Здесь не сопрут!
Я не ответила, зато меня поддержал Грейнджер.
– Девушка эстетка, ее прельщает красота, а не твои пошлые намеки, Альтман! – насмешливо возразил он.
– По-твоему, это я не способен оценить эстетику? – оскорбленно заявил Альтман, выпятив нижнюю губу. – Это ты хватил, мальчик! А кто придумывал лучшие идеи для твоих номеров? Да ты еще титьку сосал, когда Альтман в художественном училище на выставках первые призы брал!
– Пока тебя оттуда не выперли за пьянство! – насмешливо заметил Грейнджер.
– Зато тебя туда даже и не примут! – воскликнул задетый за живое Альтман.
Самоуверенный Грейнджер не удостоил художника ответом, зато чуть подтолкнул меня. Мы прошли вперед и прорвались к самой сцене.
Грейнджер что-то мне шептал в одно ухо насчет того, что у него странное ощущение, будто он видит меня уже не первый раз. Альтман с другой стороны советовал ему не увлекаться и не разевать роток…
Я все это почти не слушала. У меня возник план действий, отличавшийся от того, что я наметила перед приходом в «Либертинку». И информация, полученная от говорливого Альтмана, а также действия оператора существенно помогли мне в этом.
Стараясь пробраться как можно левее, ближе к столу с нужной мне кассетой, я, не обращая внимания
