– Время для посещений больных заканчивается в двадцать ноль-ноль, – ответила та не слишком любезным тоном.
– Это официально. А если очень надо пройти, это возможно… за определенную плату? – и я положила в карман халата санитарки пятьдесят рублей.
– Забери деньги, не вводи понапрасну в искушение! Я все равно ничем тебе помочь не смогу, – сказала как отрезала моя собеседница.
– Вы меня не совсем правильно поняли. Это вам за консультацию. Дело в том, что… – Я наклонилась к женщине и доверительным шепотом сообщила ей: – Я за своего старшего брата волнуюсь! Он бизнесмен, и кое-какие люди только и ждут его смерти. А кое-кто может даже попытаться ее приблизить! Скажите: чисто теоретически, сюда могут войти ночью посторонние люди?
Мне удалось завоевать расположение санитарки, поэтому она заговорила со мной совсем другим тоном:
– Успокойся, милая, ничего твоему родственнику здесь не угрожает. После того, как в прошлом году в хирургическом отделении ночью депутата застрелили, а медсестру ранили в руку, подобные случаи у нас исключены. Сама посуди – после того, как выйдет последний посетитель, мы закрываем дверь на засов, и сюда уже никто не пройдет. Пусть хоть обстучится! Здание старое, дверь тяжелая, дубовая.
– А если новый больной ночью поступит? – не унималась я.
– Тогда нам предварительно позвонят из приемного покоя. Для вновь поступающих больных вход с другой стороны. Там охранник дежурит.
– И других входов нет?
– Нет, а окна первого этажа обречешены. Так что не переживай, – заверила меня санитарка. – Здесь все под контролем.
– Спасибо, вы меня успокоили, – сказала я и вышла на улицу.
По мнению младшего медперсонала, безопасность пациентов больницы была под контролем, но тем не менее посторонние как-то проникли ночью в отделение. Точнее, посторонняя. Я обошла все здание кругом, пытаясь отыскать лазейку, и, что совершенно неудивительно, нашла. Если бы мне понадобилось попасть ночью в это здание, я воспользовалась бы пожарной лестницей и залезла в окно, расположенное справа от нее. Судя по всему, оно было приоткрыто не только днем, но и ночью. Ведь это, кажется, был мужской туалет, по совместительству – курилка. Аккурат под окном на асфальте валялось полным-полно «бычков». В подтверждение моей догадки, в окне нарисовался кудрявый паренек с сигареткой во рту.
Я развернулась и пошла к своему «Ситроену».
Итак, Касаткины обрубали концы. Квартиру они продали. Мария уволилась с работы. А еще она попыталась исправить «ошибку» своего мужа – добить Хохлова. Но вторая попытка отправить Дмитрия Олеговича на тот свет, к счастью, также провалилась. Я не сомневалась, что больше Касаткины в больницу ночью не сунутся. Это небезопасно. Они либо затаятся на время, либо предпримут какую-нибудь дерзкую выходку средь бела дня, в часы посещения больных. Ведь в толпе, как известно, затеряться легче всего.
Вернувшись домой, я первым делом взяла в руки мешочек с двенадцатигранными косточками. Только вынимать их не спешила, потому что никак не могла сформулировать вопрос. Мысленно прокручивая события вчерашнего дня и ночи, я вдруг вспомнила об Инне. А что, если Касаткины теперь переключатся на нее? Наверняка многие сотрудники «Агафона» знали, что дочь директрисы проводит каникулы в языковом лагере, расположенном неподалеку от районного центра Дергачевск, в ста пятидесяти километрах от Тарасова. И бывший менеджер по работе с клиентами, в том числе, в курсе. Пожалуй, дочь моей клиентки – сейчас самое уязвимое звено во всей этой цепочке мщения, сплетаемой Касаткиными.
Осознав это, я мысленно задала косточкам вопрос: грозит ли Инне Хохловой опасность, и бросила двенадцатигранники на стол. Они несколько раз перекрутнулись, а когда остановились, я зафиксировала взглядом числа: «13+7+25». Моя память отказывалась выдавать, что стоит за этой числовой комбинацией, пришлось заглянуть в потертую распечатку. Оказалось, что это был «знак благополучия, здоровья, свободы». А еще мне предсказывали: «Вы избежите пустых хлопот». Я привыкла доверять гаданию, поэтому с облегчением вздохнула. Девочка пока что в безопасности. Она отдыхает в лагере от родительской опеки, дышит воздухом, не отравленным выхлопными газами, упражняется в английском и немецком языках, понятия не имея, какие тучи сгустились над головами ее папы и мамы. В этом случае нет никакого смысла тратить время на поездку в Дергачевский район. Лучше сделать что-нибудь полезное, например приготовить себе что-нибудь на обед. Нельзя же держаться на одном лишь кофе! Но и без этого напитка тоже никак нельзя обойтись. Он тонизирует мои мозги и, как следствие, помогает мне логично мыслить.
Очень скоро я осознала, что «пасти» Инну – это действительно пустые хлопоты. Мысленно поставив себя на место Марии, я поняла, чего эта девушка добивается. Конечно же, ее конечная цель – сделать дочь Хохловых круглой сиротой.
Зазвонил телефон, я ответила. Это была Хохлова:
– Танечка, у меня такая радость – Дима пришел в сознание! Он открыл глаза, попросил воды. Только… только он почему-то меня не узнал. Врачи говорят, что это амнезия и в девяноста девяти случаях из ста она сама проходит, со временем. Его сейчас обследуют. Знаете, а я ведь чуть дочери обо всем не проговорилась! Позвонила ей и уже хотела сказать, что папа пришел в себя, а потом опомнилась – она ведь не в курсе того, что с ним произошло. Пришлось на ходу как-то перестраивать разговор. Я надеюсь, что к ее возвращению из лагеря Дима вернется домой в добром здоровье и в твердой памяти.
Я должна была сказать ей что-нибудь ободряющее, нетривиальное, но, помимо своей воли, выдала дежурную фразу:
– Я думаю, так и будет.
– Таня, извините, врачи вышли из палаты. Мне надо поговорить с ними, – сказала клиентка и отключилась.
Конечно, хорошо, что Хохлов вышел из комы. Помнится, главврач говорил, что третьи сутки окажутся критическими: если он не очнется, шансы на полное выздоровление значительно уменьшатся. Дмитрий Олегович уложился в этот срок – пришел в себя. Эта радостная новость вдруг омрачилась осознанием того, что выздоровление Хохлова заставит Касаткиных активизироваться. Я допила остывший кофе и приняла решение позвонить Шторму на мобильный.
– Алло! – ответил он.
– Николай Арнольдович, это Иванова.
– Да, Татьяна Александровна, я вас узнал. Что-то случилось?
– Мне сказали, что Хохлов пришел в себя, но вот жену не узнал.
– Такое иногда случается. Тут нужно время или какой-нибудь раздражающий фактор. Ретроградная амнезия – штука непредсказуемая. Вы знаете, в моей практике был такой случай, – Шторм начал что-то рассказывать, но я его слушала вполуха.
Едва лишь в его монологе возникла пауза, как я сказала:
– Да, случай интересный. Николай Арнольдович, у меня есть к вам просьба, точнее, две.
– Говорите.
– Я так понимаю, что Хохлова теперь переведут в другую палату, да?
– Возможно.
– Он пациент состоятельный, обычно таких кладут в VIP-палату. Но в данном случае ему одному находиться противопоказано. Чем больше человек будет в его палате, тем лучше.
– Это не проблема. Какая вторая просьба?
– Не исключено, что о состоянии Хохлова будут справляться по телефону. Можно устроить так, чтобы ваш персонал отвечал, будто он все еще без сознания?
– А вот с этим все не так просто. Боюсь, предупредить о подобной мере предосторожности всех – от завотделением до санитарки – просто невозможно. К тому же люди, которые так «беспокоятся» о судьбе вашего протеже, могут кого-нибудь лично послать в токсикологию. В любом случае обман быстро вскроется. Татьяна Александровна, если я правильно понял, вы считаете, что Хохлову угрожает опасность?
– К сожалению, это так.
