этой дамой я никак не могла.
Вот тебе, Татьянушка Иванова, и Юрьев день…
Глава 10
Я бродила по квартире в ожидании его звонка, как разъяренная тигрица. Со стороны я, наверное, была похожа на девицу, заждавшуюся звонка от возлюбленного.
Я действительно очень ждала телефонного звонка. Так нетерпеливо, что казалось, внутри меня от нетерпения вот-вот разорвется бомба!
А вдруг он не позвонит? Что я буду делать? Впрочем, я знаю, где его найти. Я знаю, кто он. Это уже много.
Так ли много, Таня? Его связь со всей честной компанией стала явной. Эта связь звалась…
Впрочем, нет. Может оказаться простым совпадением то, что сейчас кажется тебе неоспоримым фактом. Тем звеном, которого не хватало. Вот тебе и Сэлинджер, дорогая Танюша!
Кто бы мог подумать, что у Толика есть сестра и эта сестра – тот самый неведомый, загадочный «скакун», которого мы напряженно разыскивали?
«А ларчик просто открывался»…
Но красота момента разоблачения… Она померкнет! Боже мой, какого сладостного ощущения мести я лишусь, если он не придет!
Ожидание раздражало. Успокойся, приказала я себе. Но именно сегодня я отказывалась себя слушаться.
Я действительно стала похожа на даму, ожидающую поклонника. Я даже бросила магические кости с банальным вопросом:
– Придет ли он сюда?
«14+25+8», – ответили мои добрые подружки. – «Звезды обещают приближение радостного события. Ваше положение будет улучшаться».
Подумав, я решила, что визит Анатолия я вполне могу считать радостным событием. А раз так, значит, он приближается. Ура!
– У меня все получится? – спросила я с замиранием сердца. Вдруг он окажется маньяком? Или закоренелым прохвостом? Или окончательным убийцей?
«13+30+1». «Наступает время удачных свершений и благополучия».
Или они решили меня успокоить, видя мой нездоровый ажиотаж, или действительно – все у меня выйдет так, как мне хочется!
Третий вопрос я задала молча. То есть не задала вовсе. Но он постоянно жил во мне. Поэтому формулировать его было необязательно.
Однако кости решили пошутить. Их ответ был несколько неожидан и игрив.
«14+28+3». «Звезды засветили ярче и предвещают вам начало пылкой страсти».
Представив Толика объектом моей пылкой страсти, я рассмеялась. Сейчас… Соберусь, надену лучшее платье красного цвета и начну гоняться за Толиком с криками:
«Be my lover[2]…» Как Ла Буш.
Представив себе эту картину, я почувствовала отвращение. Фу… Ну уж нет. Не буду я за этим Толиком бегать. Не дождетесь…
И все же – в голове, как гвоздь, сидела мысль: «А вдруг этот чертов Толик не позвонит? Что я буду делать тогда?»
Что?
Конечно, он позвонил.
– Танюха? – прозвучал в трубке игривый голос.
Надо же… Я уже для него Танюхой стала… С какой бы радостью я поставила его на место! Но не сейчас… Ох, заплатишь ты, парнишка, за свою наглость!
– Я слушаю, – проворковала я голосом, достойным «Танюхи».
– Соскучилась? – приглушенно спросил Толик.
– Конечно, дорогой, – сказала я заговорщицки.
– Давай, приезжай ко мне, – предложил мой поклонник.
– Зачем?
– Да так… – хохотнул он, – чаю выпьем с огурцами…
Чаю с огурцами мне совсем не хотелось. И большего, чем чай с огурцами, что непременно должно было произойти по Толиным планам, мне тоже совсем не хотелось.
– Лучше ты приезжай ко мне, – пригласила я его на более привычную территорию.
– Давай адрес! – радостно вскричал он. Я продиктовала адрес, объяснила, как добраться, и повесила трубку.
Уф! Получилось! Рыбка заглотнула наживку, Танюшке осталось только поднапрячься и вытащить ее на божий свет! Ай да умница эта Танюшка! Ладно бы просто красавица, а ведь и умом господь ее не обделил!
После этого набрала номер рабочего телефона Андрюшки Мельникова.
– Старший следователь Мельников, – услышала я его голос.
– Хочешь увидеть убийцу Пономарева? – поинтересовалась я.
Мельников замолчал. Потом спросил:
– То есть?
– То есть, если ты этого хочешь, подъезжай ко мне часа через два. Будешь иметь полное удовольствие встретиться с одним мерзким типом.
– Как тебе удалось его заманить? – спросил Андрюшка.
– С помощью женских чар, милый, – проворковала я.
– Иванова, если это действительно он, ты гениальна!
С этим я поспешила согласиться. Люди скупы на похвалы. Если уж тебе удалось выжать из них признание твоего ума, красоты и таланта, лучше не портить сладость момента.
После этого я позвонила своей троице и Александру Борисовичу. Через два часа я подарю им убийцу, а Витьке подарю свободу и честное имя российского бомжа.
Итак, у меня было два часа. Два часа на подготовку. Я включила Ванессу Мей. Под ее скрипку я почувствовала, как меня наполняют силы. Возвышенность Вивальди пробуждала во мне божественную ярость, не оставляющую сомнений в том, что я выиграю.
Почему люди рождаются такими разными? Одни пишут прекрасную музыку – и счастливы, без всей этой мишуры, заполняющей наше убогое существование? Другие, подобно Люсеньке, сходят с ума от черных чувств зависти, обиды на окружающих, жадности и ханжества? Третьи, как Анатолий, обиженные на весь мир за невоплощенность их величественных замыслов, считают себя вправе убивать? И ведь нет у мерзавца и тени раскаяния! «Все идет по плану…»
Иногда я отказываюсь понять что-либо в идиотском спектакле, который разыгрывается на этой арене… Я знала одного человека, который, подобно Пономареву, страдал от собственной супруги, обладавшей всеми качествами Люсеньки. Правда, оба были моложе. Один раз, поняв, что его натуру просто пытаются сломать, подлаживая под массовый образец достойного семьянина, он послал ее к черту и ушел.
Так представьте себе, что наутро он начал страдать, как наркоман, у которого отняли шприц, доведя его до ломки!
А ведь его дама сердца была некрасива, неумна, и характер у нее был почище моего… Так что же заставляет мужиков держаться с такой силой, обеими руками за драную женскую исподнюю юбку? Пресловутый секс? Тогда мы – животные, лишенные всякого божественного наполнения? И прав был Чарлз Дарвин с его убогой теорией эволюции?
Впрочем, это момент философии… Скорее всего, никто из вышеперечисленных не умеет выбирать скакуна… И в этом все дело.
И мне жалко Володю, который имел все шансы превратиться в нормального, хорошего человека, каким является его отец, но под влиянием бесноватой матушки стал подонком… Или мог бы исправиться? Мог бы измениться, превратившись со временем в нонконформиста, отрицающего дурную мораль своей матушки?
