смертоносной гадины остались лишь дурно пахнущие чешуйчатые ошметья, втоптанные в грязный песок.
— Буйный, Буйначок, спаси тебя Бог, — только и смогла вымолвить Лизетта.
Теперь путь был свободен. Десяток сильных гребков, и она была у заводи, где стоял Буйный.
А с кабаном тем временем творилось неладное: он носился вокруг Лизетты странными скачками. Она опасалась, что ее спаситель вот-вот упадет бездыханный, но потом с радостью и облегчением вспомнила рассказ отца о том, что свиньи нечувствительны к страшному змеиному яду.
— Если б я знала, как отблагодарить тебя, — сказала она простодушно.
Буйный же прекрасно знал, как это можно сделать, и тут же подставил ей спину, как бы прося: «Ну почеши!»
Большей награды ему и не требовалось.
X. Лесные лекарства
Болеют ли дикие звери? Увы, нет никаких сомнений — они испытывают те же муки, что и мы. Им известно несколько целебных средств, которые помогают сильным, но слабым спасения нет.
Какими же лекарствами они пользуются? О, это хорошо знает любой лесной житель — и охотник, и лесник: солнечные ванны, купание в холодной воде, теплые грязевые ванны, голодание, водолечение, очищение желудка рвотными и слабительными средствами, изменения в диете, перемена места, отдых и массирование языком ушиба или открытой раны.
Вы спросите, какой врач определяет длительность процедур и их количество. И то, и другое определяется лишь потребностью организма. Принимай любое средство и в любом количестве, пока оно тебе приятно. Если же лекарство надоедает или вызывает болезненные ощущения, организм сам подскажет: достаточно! Вот и вся лесная медицина, известная любому лесному жителю. Это то, что в каждом поколении заново открывается каким-нибудь пророком рода человеческого. Назови он эти средства простыми именами, его засмеют, а стоит ему дать им латинские названия — и он великий ученый, а международные премии так и сыплются на него.
В долину Мэйо пришла осень, и по реке Когар к югу поплыли тысячи сказочных лее л ты х корабликов. Тук, тук, тук — застучали по всему лесу падающие орехи. Орехи — самая сытная лесная пища, и Буйный каждый день наедался ими до отвала. И разумеется, он гонялся за бабочками, играл, притворяясь, что подрывает какое-нибудь могучее дерево, — подгибал передние ноги, мотал головой, разрывая клыками дерн, потом вскакивал и, пробежав несколько ярдов,[1] застывал на мгновение, точно статуя. Буйный наслаждался своей силой, чувствовал, что крепнет с каждым днем. Когда с деревьев опали последние листья, он, хоть и не набрал еще большого веса, уже походил на взрослого кабана с мощными челюстями и ногами. Дыра в заборе в тот трагический день открыла ему путь в большой мир. Он уже не был обитателем загончика — Буйный стал жителем Виргинии.
Как-то раз кабан обнаружил ползучий земляной орех на торфяном болоте. Добравшись до плодов, его пятачок одобрительно отметил: вкусно. И он смутно вспомнил, как мать, бывало, ела нечто обладавшее похожим запахом. Эти орехи были еще вкуснее тех, что росли на деревьях. Лакомясь орехами, Буйный нагуливал жир. Потом он выкопал с детства знакомый корень, обжигающий язык. По старой памяти он не стал пробовать его, а просто отшвырнул в сторону вместе с другими. Хоть корень был большой, толстый и приятный на вид, Буйный хорошо знал, что его следует остерегаться. Набив как следует брюхо, кабан взбежал на солнечный пригорок и, удовлетворенно хрюкнув, плюхнулся боком на подстилку из листьев легко и просто, как водится у свиней.
— Рою рылом, рою рылом! — крикнула пролетавшая мимо голубая сойка. Оливковый тиран ловил мух прямо над ухом у кабана, а мышка проползла по его наполовину прикрытой листьями ноге. Буйный сладко спад.
Вдруг тишину нарушили странные звуки, доносившиеся издалека, — зычный рев, скулящий вой: «Уах, уах, уау, у-у-уууу!»
Потом послышались отчаянные вопли, вперемежку с фырканьем и пыхтеньем. Звуки то стихали, то раздавались вновь — отчетливо и ясно, где-то рядом — сумасшедшая какофония, устроенная крупным лесным зверем. В мгновение ока Буйный вскочил на ноги и несколько секунд стоял не шелохнувшись, потом, насторожив уши, точно пойнтер, крадучись пошел вперед, до предела напряженный и будто зачарованный.
Странные звуки доносились с поймы реки, и сквозь высокую траву Буйный разглядел своего давнего врага. Медведь-свиноед выкапывал из земли те самые жгучие корни и пожирал их один за другим. Эти круглые белые жалящие корни раздирают горло, вызывают резь в животе, от них щеки сводит жгучая боль, словно ты невзначай коснулся головешки, оставленной человеком в дымящейся траве. И тем не менее медведь копал корни, жевал их и выл от боли, но все копал и жевал, пока слезы градом не хлынули у него из глаз и пронизывающая боль не опалила покрытые пеной челюсти. Но и тогда черное чудовище с ревом и воем продолжало набивать пасть корнями и заталкивать их в сводимое судорогой горло.
Может, он сошел с ума? Отнюдь нет. Может, его мучил голод? Ничуть — вся земля была усыпана орехами. Тогда зачем же он по своей воле подвергал себя этой ужасной пытке? Кто приказал ему мучить себя? Буйный не мог понять, в чем тут дело. Да и сам медведь ничего не смог бы вам объяснить. Он подчинялся внутренней потребности. Можно лишь предполагать, что медведь, питающийся только мясом, навлекает на себя ужасную болезнь, которая поражает главным образом кожу. Медведи-свиноеды особенно подвержены этой болезни. Боль будто опаляет кожу, все тело корчится от мучительной пытки мириадами крохотных горящих факелов. А жгучий корень наверняка приносил медведю облегчение — медленное, но верное.
Молодой кабан, с опаской наблюдавший за медведем, уже не испытывал прежнего страха. Озабоченный, он медленно брел прочь и никак не мог взять в толк, почему его враг так ревет, когда ест корни. Пойма реки уже осталась далеко позади, а до него все еще доносились медвежьи вопли.
XI. Весна
Год выдался урожайный. Когда ветки деревьев в лесу оголились, белка набила битком семь дупел орехами и желудями и устроила себе уютное гнездышко возле каждой кладовки.
Ондатра сложила огромные копны сена на болоте. Лесные сурки чуть не лопались от жиру, а каждая мышка-норушка натаскала столько зерна впрок, что запасов вполне хватило бы на три голодных года. И примета сбылась: зима выдалась холодная и снежная.
Лес, который прежде так манил молодого кабана, стоял теперь обнаженный и мрачный. С наступлением холодов Буйный оброс густой и длинной щетиной. Но шуба его была недостаточно теплой, и, когда грянули морозы, Буйный был вынужден искать убежище на скотном дворе. Там были и другие сородичи, в основном тупые раскормленные племенные свиньи, годные лишь на отбивные, и один-два аристократа диких кабаньих кровей. Сначала они немного важничали и норовили отпихнуть его в сторону, как какую-нибудь простую жирную хрюшку, но у Буйного были крепкие ноги и острые клыки, и он умел постоять за себя. Со временем он привык спать вместе с другими свиньями и кормиться у общего корыта, став терпимым и полноправным членом общины.
Миновала зимняя стужа, приближался прекрасный месяц апрель — время молодой листвы. Весной повеяло и в горах, и в лесах. Она проникла даже под амбар, пробудив к новой жизни тамошних обитателей. Каждый воспринимал ее на свой лад. Толстые племенные свиньи, безмятежно похрюкивая, вышли погреться на солнышке, проявляя умеренный интерес к тому, что было доступно их пониманию.
Буйный резвился, как жеребенок. Как он вырос, какие длинные у него стали ноги, какие мощные
