него острый глаз — гриф заприметит из поднебесья и человека, и оленя на горе за много миль отсюда. Гриф не видит лишь, что делается в лесу, под зеленой крышей. Но и в ней порой бывают дыры, и тогда гриф может подсмотреть, что там, внизу.
Однажды взору его предстала картина, которую вряд ли доводилось видеть кому-нибудь из людей. Пушистый дымчатый зверь, беспокойно помахивая коротким хвостом, крался узенькой лесной тропинкой, ведущей к водопою. Пробежав по стволу огромной поваленной сосны, дымчатый зверь помедлил у сучка, почти отвесно торчавшего из ствола, потянулся, выгнув спину, вытянув длинные лапы. Потом он высоко задрал полосатую голову, выставив напоказ бархатистую шею — белую с яркими черными точками. Он потерся о сучок сначала усатой мордой, потом спиной и посмотрел на голубое небо, — злой красивый дикий кот.
Стервятник спустился вниз тремя плавными нисходящими кругами, высматривая в просвете меж зелеными купами, что происходит на земле. Тем временем дикий кот почесал подбородок, правую щеку, левую и собирался начать все сначала, как вдруг издалека послышался гомон и топот ног. Дымчатый зверь замер в настороженной позе — воплощение сдержанной силы и удивительной грации.
Гриф, спускаясь все ниже, тоже услышал шум. Дымчатый злюка легко прыгнул со ствола на сосновый пенек и с поразительным искусством, присущим хищникам, слился с пнем, будто превратившись в нарост на коре. А шум слышался все явственней. Похоже, целое стадо спускалось к водопою. Дикий кот, затаившись на пне, не сводил глаз с тропы. Но вот заросли высокой травы раздвинулись, и показалась дикая свинья со своим потомством — веселыми, визгливыми, хрюкающими поросятами. Шумная компания то разбредалась в разные стороны, то бросалась со всех ног вперед, обгоняя мать, то чинно шествовала по тропе. Короткохвостый тигр на пеньке замер, напружившись, оскалив зубы, выпустив когти. Лакомый кусочек был совсем рядом. Мать семейства и два поросенка из бесшабашной ватаги прошли мимо пня, где затаились Злые Глаза. Другие поросята поотстали, и дикий кот собрался для прыжка, как вдруг снова послышались топот и похрюкиванье, и еще несколько поросят с визгом устремились за матерью. На некотором отдалении плелся последний, самый маленький поросенок. Для кота все складывалось как нельзя лучше. Он прыгнул и в мгновение ока впился зубами в горло малышу. Его отчаянный визг взбудоражил все семейство. Мать тут же бросилась на выручку, но большой кот был умен и горазд на хитрые уловки. Одним прыжком он взобрался на пенек, безжалостно стиснув в когтях визжащего поросенка. Со своего высокого безопасного места кот зло и презрительно взирал на несчастную мать, напрасно ярившуюся у пня. Даже поднявшись на задние ноги, она едва касалась передними края пня. Выше Колючая Холка не доставала, и разбойник несколько раз больно разодрал ей морду когтистой лапой. Казалось, у малыша не было никакой надежды на спасение. И тем не менее она была. Опасность подстерегала кота там, откуда он не ждал нападения.
Гриф, спустившись на несколько витков ниже, не только увидел и услышал все, что произошло, но даже ощутил СТРАХ, охвативший большого кота, когда из кустов на тропинку выскочил огромный дикий кабан. Если злобный хищник хоть немного испугался матери, то теперь он дрожал от ужаса. Огромный кабан поднялся на дыбы, поставил передние ноги на край пня и дотянулся пастью, вооруженной страшными клыками-ножами, до самой его середины. Серому злодею пришлось отползти и все время перемещаться по кругу, спасаясь от кабана. Но кот не выпускал свою жертву, и визг малыша становился все слабее и слабее.
И тогда свидетели — молчаливый гриф и возбужденно стрекочущая белка — увидели странную картину. Рядом с пнем лежал ствол поваленной сосны. По толстому суку было легко забраться на него. Мать так и сделала. Пробежав по стволу и легонько подпрыгнув, она вскочила на пень, оказавшись носом к носу с диким котом. Она увидела его страшный оскал и горящие лютой злобой глаза. Зверь хотел запугать ее, но что может запугать мать, услышавшую отчаянный крик своего ребенка: «Мама, мама, помоги!»
Она бросилась на врага вне себя от ярости, и разве мог удар сильной лапы остановить напор и натиск, в который дикая свинья вложила всю свою силу? Злобно воя, хищник свалился на землю, но мигом вскочил и приготовился бежать. Но тут самый крупный поросенок расхрабрился и схватил кота за широкую лапу. Он задержал его всего лишь на мгновение, но и этого было достаточно: подоспел отец.
Кабан стремительно рванулся вперед, послышалось зловещее щелканье страшного оружия, яростный шум схватки, звериные вопли, клацанье зубов. В воздух полетели клочья шерсти. Буйство так же неожиданно стихло, но наступившую тишину нарушили жуткие звуки раздираемой шкуры, хруст костей. Кабан швырял безжизненное тело врага то туда, то сюда и, наступив на него передними ногами, терзал его снова и снова.
Постепенно бешенство битвы улеглось, кабан успокоился. Поросята один за другим подходили к растерзанному врагу, обнюхивали его и, фыркая, убегали прочь. В тот день они пополнили свой каталог запахов еще одним.
А самый маленький поросенок лежал в кустах по другую сторону пня. Мать обнюхала малыша и слегка подтолкнула его пятачком. Поросенок был недвижим. Мать толкала его снова и снова. Но другие дети проявляли нетерпение: им хотелось пить, и мать повела их
к реке, выместив свой гнев на останках свирепого зверя, убившего ее малыша. Потом они возвратились на то же место. Мать подталкивала безжизненного окровавленного малыша, уговаривая его встать, но у него уже остекленели глаза. Отец отбросил в сторону ошметья меха, и семья продолжила свой путь.
Вот что увидел гриф и увидел бы я, будь у меня его зрение. Эту главу из жизни Буйного и Серовласки могли рассказать лишь следы и отметки, ведомые охотникам и лесным жителям.
XVI. Медведь-свиноед
Почему любовь к свинине часто превращается в манию у медведей? Почему она обычно кончается кожной болезнью? Нам это неизвестно. Но только свиное мясо вызывает эту болезнь.
Когарский медведь сделался свиноедом. Его охотничьим угодьем стала отныне вся долина, где разводили свиней. По ночам он наведывался в какой-нибудь свинарник, где жирные и нежные породистые свиньи были легкой добычей — куда более легкой, чем колючие дикие кабаны. Злодей будто знал, когда и куда нужно забраться, чтобы избежать опасности и полакомиться сосунком. На самом деле медведь, конечно, этого не знал, но день-два после его налета собаки и охотники поднимали такой шум, что он вынужден был искать новое место. Обнаружив его, медведь целиком полагался на свой нос, всегда выводивший его к кормленным на убой свиньям. Фермеры пробовали устанавливать медвежьи капканы, но когарский свиноед ни разу не попался, потому что не заглядывал дважды в один и тот же свинарник. Так он прослыл умником и хитрецом, а он был просто очень осторожен и обладал тонким нюхом.
Однажды, покрытый паршой, когарский свиноед шел крадучись по лесу вдоль ручья. Любимый запах, который он учуял издалека, вывел его к маленькому мертвому поросенку. Мать волей-неволей бросила его, занявшись остальными детьми. Гриф не тронул малыша, потому что он упал в кусты. Не занялись им пока и жуки-могильщики. Медведю привалила удача. Сунув длинный, весь в струпьях нос в ку
сты, медведь достал поросенка, оттащил его в сторону и зарыл в ямку, выдерживая для будущего пира. Обычно дикие звери запоминают свои «кладовые» и, бродя по соседству, проверяют, все ли в порядке. Вот и когарский медведь наведался к своей кладовке на следующий же день.
Когда дикий зверь теряет своих близких, он приходит к месту их гибели много дней подряд, чтоб оплакать свою утрату, как считают индейцы. Звери сворачивают с пути, снова и снова обнюхивают злополучное место, ревут, скребут когтями землю или деревья и лишь тогда уходят своей дорогой. Это оплакивание, особенно шумное в первые дни, прекращается обычно с первым проливным дождем, который
